Поиск

Шырав ĕçĕ:

туйса (тĕпĕ: туй) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

— Итлесем, — пуҫларӗ Шурочка, Ромашов ун сӑмахӗсене илтсе те мар, сӗмлӗхпе кӑна туйса, тавҫӑрса илчӗ.
— Послушай, — заговорила она, и он скорее угадывал ее слова, чем слышал их.

XXII // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Ромашов тум витӗр унӑн чӗрӗ, нервӑллӑ ӑшшине туйса илчӗ те, тарӑннӑн сывлӑш ҫавӑрса ярса, куҫне хӗссе лартрӗ.
Ромашов сквозь одежду почувствовал ее живую, нервную теплоту и, глубоко передохнув, зажмурил глаза.

Ромашов вара хӑйӗн пӗтӗм ӳт-пӗвӗнче сехӗрленӗвӗн чӗтревлӗ хумӗсем йӑркама тапратнине туйса илчӗ.
И Ромашов почувствовал на всем своем теле дрожащие волны ужаса.

XXI // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Ӑна пӗртте хӑрушӑ марччӗ, анчах вӑл хайне сасартӑк ҫав тери пӗчченнӗн, ӑнланмалла мар тӑлӑххӑн, мӗнпур тӗнчерен касӑлса пӳлӗннӗн туйса илчӗ.
Ему не было страшно, но он вдруг почувствовал себя исключительно одиноким, странно обособленным, точно отрезанным от всего мира.

XX // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Пӗр-пӗрин ҫине вӗсем пӗр хут та пӑхмарӗҫ, анчах кашниех вӗсенчен теприн шухӑш-кӑмӑлне аякранах курса, туйса тӑчӗ, ҫакна пула самаях вӑйлӑ пӑлханчӗҫ.
Они ни разу не взглянули друг на друга, но каждый из них чувствовал на расстоянии настроение другого и напряженно волновался этим.

Ромашов ӗнерхи ҫапӑҫӑва яр-уҫҫӑн та тертлӗн-асаплӑн аса илчӗ, йӑлт курпунланса тӗршӗнсе, пит-куҫне пӗркелентерсе, хӑйне ҫав мӑшкӑлла асаилӳсен чӑтмалла мар йывӑрӑшӗпелен лапчӑнса ларнӑн туйса, хаҫат хыҫне пытанчӗ, куҫне те пулин хыттӑн хӗссе хучӗ.
Ромашов ярко и мучительно вспомнил вчерашнюю драку и, весь сгорбившись, сморщив лицо, чувствуя себя расплюснутым невыносимой тяжестью этих позорных воспоминаний, спрятался за газету и даже плотно зажмурил глаза.

Вилтӗн — пытараҫҫӗ, Пурӑнман та тейӗн… — уҫӑмлӑн юрларӗ Веткин, хӑйӗн ҫинҫе те ҫемӗҫнӗ сассипе тата хорӑн пӗтӗмӗшле килӗшӳлӗхне туйса тӑнине пула унӑн ырӑ та айвантарах куҫне куҫҫуль тулса ларнӑччӗ.
Умрешь, похоронят, Как не жил на свете… — пел выразительно Веткин, и от звуков собственного высокого и растроганного голоса и от физического чувства общей гармонии хора в его добрых, глуповатых глазах стояли слезы.

XIX // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Кашни каҫах тата вӑл Шурочка чӳречи умӗпелен иртетчӗ, иртет урамӑн тепӗр енӗнчен, йӑпшӑнса, сывлӑшне чара-чара, талтлатса тапакан чӗрепелен, хӑйне шӑп та шай темле вӑрттӑн та намӑсла вӑрӑ ӗҫӗ тунӑ чухнехи пеклӗн туйса.
И каждую ночь он проходил мимо окон Шурочки, проходил по другой стороне улицы, крадучись, сдерживая дыхание, с бьющимся сердцем, чувствуя себя так, как будто он совершает какое-то тайное, постыдное воровское дело.

XVII // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Вара, хӑй хуйхине пӗчӗк те ниме тӑман евӗр кӑна курса, ҫак пӗтӗмпех хӑратса, хӗсӗрлесе ҫитернӗ мӗскӗн ҫынпа танлаштарсан, хӑшӗ ҫитӗнсе ҫитнӗн те ӑслӑрах пеклӗн туйса, Хлебникова вӑл мӑйӗнчен ачашшӑн та хыттӑн ыталарӗ, хӑй ҫумне туртса лартрӗ те вӗри ӗнентерӳпе хӗрӳллӗн калаҫма пуҫларӗ:
И, чувствуя свое личное горе маленьким и пустячным, чувствуя себя взрослым и умным в сравнении с этим забитым, затравленным человеком, он нежно и крепко обнял Хлебникова за шею, притянул к себе и заговорил горячо, со страстной убедительностью:

XVI // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Ҫав вӑхӑтрах вӑл хӑй шӑпипе ҫак телейсӗр, куҫне те уҫма хӑяйман, асаплантарса ҫитернӗ пӗчӗк салтакӑн шӑпи яланхи кун темле ӑнланмалла маррӑн тӑванлашса ҫывӑхланнине тата ирсӗррӗн явӑнса ҫыхӑннине тертлӗн туйса илчӗ.
И в то же время он болезненно почувствовал, что его собственная судьба и судьба этого несчастного, забитого, замученного солдатика как-то странно, родственно-близко и противно сплелись за нынешний день.

XV // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Ҫав вӑхӑтрах вӑл хӑй пичӗ ҫинче те темле тӑнсӑр, тӗссӗр кулӑ тӗлкӗшнине лӗкленнӗ кӑмӑлпа туйса илчӗ.
И в то же время сам Ромашов с отвращением почувствовал у себя на лице какую-то бессмысленную, тусклую улыбку.

Хӑй-е те вӑл пӗчӗк, вӑйсӑр, илемсӗр пек туйса илчӗ, хусканӑвӗсем йӑваш, урисем ҫав тери ӳркевлӗ, пӗр-пӗринпе ҫапӑна-ҫапӑна такӑнаҫҫӗ, кӑнттам, ҫаврӑнӑҫусӑр.
И сам он почувствовал себя маленьким, слабым, некрасивым, с вялыми движениями, с грузными, неловкими, заплетающимися ногами.

Хӑй ҫине пурте тӗлӗнсе-хӗпӗртесе пӑхнӑн шутласа та пӗтӗм тӗнчен питӗ чаплӑ центрӗ пулса тӑнӑн туйса: «Курсамӑр, курсамӑр, — ку вӑл Ромашов килет», — тет вӑл хӑйне хӑй темле савӑнӑҫлӑ та хаваслӑ тӗлӗкре.
И, сознавая себя предметом общего восхищения, прекрасным центром всего мира, он говорит сам себе в каком-то радужном, восторженном сне: «Посмотрите, посмотрите, — это идет Ромашов».

Тӗтреллӗ кӗвӗҫӳпе те пит ыр сунсах каймасӑр туйса илчӗ вара Ромашов: темле уйрӑм, илемлӗ, уншӑн нихӑҫан ҫитме ҫукла чаплӑ пурӑнӑҫпа пурӑнаҫҫӗ иккен ытла та мӑнкӑмӑллӑ ҫак ҫынсем.
И Ромашов со смутной завистью и недоброжелательством почувствовал, что эти высокомерные люди живут какой-то особой, красивой, недосягаемой для него, высшей жизнью.

Ытла пӑчӑран шупкалнӑ тӳпен кӑваклӑхпе те, хӗвелӗн сывлӑшра чӗтӗрекен ылттӑнла ҫутине те, аякри уйӑн ӑшӑ-ӑшӑ симӗслӗхне те, — калӑн, ҫаксене вӑл халиччен асӑрхаман, — ҫийӗнчех ҫивӗч те хаваслӑ витӗрлӗхпе курах кайрӗ вара вӑл, сасартӑк хӑйне ҫап-ҫамрӑккӑн, вӑйлӑн, маттуррӑн та мӑнаҫлӑн туйса илчӗ, мӗншӗн тесен вӑл, куҫа курӑнман пӗр ирӗк-кӑмӑлпа вӑрттӑн ҫыхӑннӑ та, ҫак яштака, ним хускалман, хӑватлӑ ҫынсен йышӗнче, ретӗнче тӑрать…
С проникновенной и веселой ясностью он сразу увидел и бледную от зноя голубизну неба, и золотой свет солнца, дрожавший в воздухе, и теплую зелень дальнего поля, — точно он не замечал их раньше, — и вдруг почувствовал себя молодым, сильным, ловким, гордым от сознания, что и он принадлежит к этой стройной, неподвижной могучей массе людей, таинственно скованных одной незримой волей…

Ун сывлӑшӗ Ромашов пичӗпе тутисене ӑшшӑн та час-чассӑн пыра-пыра сӗртӗнчӗ, хӑй алли айӗнче вӑл унӑн чӗри мӗнлерех хыттӑн тапӑртатса тапнине туйса тӑчӗ.
Ее дыхание тепло и часто касалось щеки и губ Ромашова, и он ощущал, как под его рукой бьется ее сердце.

XIV // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Вӑтанман, намӑссӑрла илемпе ялтӑраса кайрӗ ҫав пит, Ромашов вара, ӑнланмасӑраххӑн вӑрттӑнла инстинктпа кӑна, хӑйӗнче те Шурочкӑна ярса тытнӑ хӗрӳ пӑлхану пуррине туйса илчӗ, аллисемпе урисем, кӑкарӗ тӑрӑх пылаккӑн чупакан чӗтӗреврен туйса, уйӑрса илчӗ вӑл ҫакна.
Оно стало бесстыдно-прекрасным, и Ромашов, еще не понимая, тайным инстинктом чувствовал на себе страстное волнение, овладевшее Шурочкой, чувствовал по той сладостной дрожи, которая пробегала по его рукам и ногам и по его груди.

Анчах ҫавӑнтах — илтсе те, курса та мар, сисӗмпе ҫех пулӗ — вӑл пӳртре алӑк уҫӑлнине туйса илчӗ, — туйрӗ хай чӗри пылаккӑн та тӑвӑллӑн тӑпӑртатса кайни тӑрӑхах.
Но тотчас же он — не услышал и не увидел, а скорее почувствовал, как дверь в доме отворилась, — почувствовал по сладкому и бурному биению своего сердца.

XIII // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Ирхине Ромашов паян кун пӗтӗмпех ӑнӑҫлӑ пуласса шаннӑччӗ, пилӗк сехет тӗлнелле вара, Николаевсем пурнакан ҫурт патне ҫывхарса пынӑ май, ҫав савнӑҫлӑ шанӑҫ хӑйӗнче темле ӑнланмалла мар, ним сӑлтавсӑр канӑҫсӑрлӑхпа улшӑннине тӗлӗнсе туйса илчӗ.
Подъезжая около пяти часов к дому, который занимали Николаевы, Ромашов с удивлением почувствовал, что его утренняя радостная уверенность в успехе нынешнего дня сменилась в нем каким-то странным, беспричинным беспокойством.

Чӗринче вӑл ҫак хӗрарӑм хӑйӗнче, йӗрӗнчӗклӗхпе пӗрлех, темле пӗчӗк, ирсӗр, анчах ҫӗнтерме ҫукла хӑравҫӑлӑх ҫуратнине туйса тӑчӗ.
В душе он чувствовал, что эта женщина вселяет в него вместе с отвращением какую-то мелкую, гнусную, но непобедимую трусость.

IX // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Страницы:

Корпус чувашского языка

Поиск

Шырав ĕçĕ:

Сайт:

Статистика