Поиск

Шырав ĕçĕ:

чӗрере (тĕпĕ: чӗре) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

— Аттем ҫинчен хам мӗнле туятӑп, ҫавӑн пек каласа параймарӑм пулӗ тесе шухӑшлатӑп, аллӑ ҫул хушши хам чӗрере тытса усранине каласа пама йӑлтах урӑхла сӑмахсем кирлӗ, тен вӑл юрра та тивӗҫлӗ-и, анчах — эпир ахаль ҫынсем, пулӑсем пек, кӑмӑл туртнӑ пек илемлӗ каласа пама пӗлместпӗр!
— Я думаю, что не сумел рассказать про отца так, как чувствую, и то, что пятьдесят один год держу в сердце, — это требует особенных слов, даже, может быть, песни, но — мы люди простые, как рыбы, и не умеем говорить так красиво, как хотелось бы!

Итали ҫинчен хунӑ юмахсем // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 166–190 стр.

Ун пек самантра чӗрере ҫӑп-ҫӑмӑл та тап-таса, вара шухӑшлас кӑмӑлсӑр пуҫне урӑх нимӗнле кӑмӑл та ҫук.
Когда на сердце так чисто, легко и нет иных желаний, кроме желания думать.

Сокол ҫинчен хывнӑ юрӑ // Ҫемен Элкер. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 70–74 стр.

Ку таранччен вӑл нимӗн ҫинчен шухӑшламасӑр тенӗ пек, ҫурри ӳсӗр пурнӑҫпа пурӑннӑ пекех, ни хуйхӑ, ни савӑнӑҫ тӗлне пӗлмесӗр пурӑннӑ, анчах халь сасартӑк чӗрере ҫав тери ыратнине сисет.
Жил доселе безмятежно, ровно, в пьяном полузабытьи, не зная ни горя, ни радостей, и вдруг чувствует теперь в душе ужасную боль.

Хуйхӑ // Иван Мучи. Антон Чехов. Калавсем. Чӑвашгосиздат, 1940. — 46–55 стр.

Лайӑхах темелле ӗнтӗ: ӑшӑ та, ҫутӑ та чӗрере, анчах Ольга сасартӑк йӗри-тавралла пӑхать те хытать, хӑй умӗнче Штольц пуррине те манса, тӗлӗрнӗ пек пулать.
Оно бы и хорошо: и тепло и светло станет на сердце, да вдруг она окинет потом взглядом местность и оцепенеет, забудется в созерцательной дремоте — и его уже нет перед ней.

IV сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Уйӑха яхӑн тӑсӑлчӗ пирӗн айванрах та ытарса пӗтермелле мар юрату юмахӗ, Олеҫҫӑн чечен сӑнӗпе пӗрле паян кунчченех шанӑҫман вӑйпа пурӑнаҫҫӗ ман чӗрере ҫунса тӑран ҫав каҫхи шуҫӑмсем, лантӑшсеннипе пылӑн исленсе ирӗлекен техӗмлӗ шӑршине ывӑҫласах сапакан, уҫӑ, хавас чӗрӗлӗхпе те вӗҫен кайӑксен янӑравлӑ шавӗпе тулнӑ ҫав сывлӑм шывӗллӗ ирсем, ҫав шӑрӑх, ӗшенчӗклӗ те ӳркевлӗ июнь кунӗсем…
Почти целый месяц продолжалась наивная, очаровательная сказка нашей любви, и до сих пор вместе с прекрасным обликом Олеси живут с неувядающей силой в моей душе эти пылающие вечерние зори, эти росистые, благоухающие ландышами и медом утра́́, полные бодрой свежести и звонкого птичьего гама, эти жаркие, томные, ленивые июньские дни…

XI сыпӑк // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 3–84 с.

Эхер те Ольгӑн тепӗр чухне Обломов пирки, хӑй ӑна юратни пирки шухӑшламалла пулса тухсан, ҫак юратуран чӗрере пушӑ вырӑн тата пушӑ вӑхӑт юлнӑ пулсан, эхер те унӑн ыйтӑвӗсем ҫине ответ пама Обломов пуҫӗнче тулли те яланах хатӗр ответсем пулмасан, Ольгӑн кӑмӑлӗ чӗннине хирӗҫ Обломовӑн кӑмӑлӗ шарламасан, Ольгӑн хавхаланӑвӗ, пурнӑҫшӑн ҫуннине хирӗҫ вӑл ним тумасӑр, хӗрӳ туйӑмпа ҫеҫ хирӗҫ пӑхсан, Ольга йывӑр шухӑша путать; темӗн сивӗскер, ҫӗлен пек, унӑн чӗрине шуса кӗрет, ӑна ӗмӗтсенчен вӑратать, вара юратӑвӑн ӑшӑ та халапри пек тӗнчи темле кӗрхи кун евӗрлӗ пулса тӑрать, — ун чухне пур япаласем те сӑрӑ тӗслӗн курӑннӑн туйӑнаҫҫӗ.
Если Ольге приходилось иногда раздумываться над Обломовым, над своей любовью к нему, если от этой любви оставалось праздное время и праздное место в сердце, если вопросы ее не все находили полный и всегда готовый ответ в его голове и воля его молчала на призыв ее воли, и на ее бодрость и трепетанье жизни он отвечал только неподвижно-страстным взглядом, — она впадала в тягостную задумчивость: что-то холодное, как змея, вползало в сердце, отрезвляло ее от мечты, и теплый, сказочный мир любви превращался в какой-то осенний день, когда все предметы кажутся в сером цвете.

XI сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Сиреньсем тӗксӗмленчӗҫ, — шухӑшларӗ Обломов, ҫакӑнса тӑракан сирень ҫеҫкисем ҫине пӑхса, — ӗнерхи кун тӗксӗмленчӗ, ҫыру та тӗксӗмленчӗ, ман пурнӑҫри чи лайӑх самант, ман чӗрере мӗн лайӑххи пуррине ҫӳлти сасӑ пек хӗрарӑм каланӑ самант, вӑл та пулин тӗксӗмленчӗ!..»
Сирени поблекли, — думал он, глядя на висящие сирени, — вчера поблекло, письмо тоже поблекло, и этот миг, лучший в моей жизни, когда женщина в первый раз сказала мне, как голос с неба, что есть во мне хорошего, и он поблек!..»

X сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Пирӗн пурнӑҫри ҫак кӗске самант ман чӗрере яланлӑхах ҫав тери таса та пылак асаилӳсем хӑварать, эпӗ унпа хамӑн пысӑк хуйхӑма кӑштах лӑплантарӑп, ӗлӗкхи пек ыйха путасран мана ҫакӑ та ҫителӗклӗ пулӗ, сире вара, сиен кӳмесӗр, малашнехи виҫеллӗ пурнӑҫӑрта ҫул кӑтартса пырӗ.
В своей глубокой тоске немного утешаюсь тем, что этот коротенький эпизод нашей жизни мне оставит навсегда такое чистое, благоуханное воспоминание, что одного его довольно будет, чтоб не погрузиться в прежний сон души, а вам, не принеся вреда, послужит руководством в будущей, нормальной любви.

Эпӗ ӑна иленсе ҫитсен, курнӑҫасси — пурнӑҫӑн илемӗ вырӑнне мар, кирлӗ ӗҫ вырӑнне пулсан, чӗрере юрату хытах амантсан, мӗн пулӗ?
А что будет, когда я привяжусь к ней, когда видеться — сделается не роскошью жизни, а необходимостью, когда любовь вопьется в сердце (недаром я чувствую там отверделость)?

— Эпӗ пӗлетӗп, сирӗн чӗрере туйӑмсем мӗнле ҫӗкленнине, ҫав хавхаланӑва эсир мӗнле ят панине илтес килнипе чӑтаймасӑр манӑн чун кӳтсе кайрӗ, эсир вара… турӑ каҫартӑр, Ольга!
— Я жду, душа замерла у меня от нетерпения слышать, как из сердца у вас порывается чувство, каким именем назовете вы эти порывы, а вы… Бог с вами, Ольга!

IX сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

— Юрать, эпӗ шарламастӑп, — терӗ Обломов, — анчах туршӑн та, ҫакӑн пек уйрӑлса ан кайӑр, ун пек манӑн чӗрере йывӑрлӑх юлать…
— Хорошо, я замолчу, — сказал он, — только, ради Бога, не уходите так, а то у меня на душе останется такой камень…

VI сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Куҫсенче, сӑмахсенче мӗн пур, чӗрере те ҫавах!
Что в глазах, в словах, то и на сердце!

Каярахпа Илья Ильич тӗнче — ӑнланмалла япала иккенне, вилесем шӑтӑксенчен тухманнине, улӑпсем курӑнсанах вӗсене балагансене хупса хунине, вӑрӑ-хурахсене тӗрмене лартнине хӑех курать; анчах усал мӗлкесене ӗненни пӗтсен те, шиклӗх юлашкийӗ, ӑнланса илмелле мар кичемлӗх, чӗрере юлатех.
Илья Ильич и увидит после, что просто устроен мир, что не встают мертвецы из могил, что великанов, как только они заведутся, тотчас сажают в балаган, и разбойников — в тюрьму; но если пропадает самая вера в призраки, то остается какой-то осадок страха и безотчетной тоски.

Пӗтӗм тавралӑха хупласа тӑракан чаплӑ шӑплӑхӑн минучӗсем ҫитрӗҫ: пултаруллӑ ӑс вӑйлӑнрах ӗҫленӗ чухне, чӗрере вӑйлӑ кӑмӑл туртӑмӗсем хӑвӑртрах хыпса илнӗ чухне е тунсӑх ытларах пуснӑ чухне, хаяр чунта усал ӗҫсем тума хистекен шухӑшсем вӑйлӑнрах аталаннӑ чухне…
Настали минуты всеобщей, торжественной тишины природы, те минуты, когда сильнее работает творческий ум, жарче кипят поэтические думы, когда в сердце живее вспыхивает страсть или больнее ноет тоска, когда в жестокой душе невозмутимее и сильнее зреет зерно преступной мысли, и когда…

Унӑн шӑплӑхӗ те, вӑл чӗмсӗррӗн сарӑлса выртни те чӗрере ырӑ туйӑм ҫуратмасть; анлӑ шыв кӑштах палӑрмалла чӳхенсе выртнинче те этем пурпӗрех ҫав вӗҫӗ-хӗррисӗр вӑя курать, ҫав вӑй халь тӗлӗрет пулин те, вӑхӑтран вӑхӑта ҫыннӑн мӑнаҫлӑ кӑмӑлӗнчен хаяр мӑшкӑлласа кулать, унӑн хӑюллӑ шухӑшӗсене, ӗҫӗсене, тӑрӑшнине пӗтӗмпех ҫав тери тарӑн путарса хурать.
Самая тишина и неподвижность его не рождают отрадного чувства в душе: в едва заметном колебании водяной массы человек все видит ту же необъятную, хотя и спящую силу, которая подчас так ядовито издевается над его гордой волей и так глубоко хоронит его отважные замыслы, все его хлопоты и труды.

…Пархатарлӑ туйӑм ман чӗрере ҫирӗпленсех пычӗ.
…Блаженное чувство становилось всё шире, всё твёрже во мне.

Виҫҫӗмӗш сыпӑк // Валентин Урташ, Илпек Микулайӗ. Вениамин Каверин. Икӗ капитан. Валентин Урташпа Николай Илпек куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1951

Чӗрере ӑнлану ҫук.
И нет сознательности.

24 сыпӑк // Митта Ваҫлейӗ. Лев Кассиль. Аслӑ хирӗҫтӑру. Митта Ваҫлейӗ куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1950

Анчах хальхи вӑхӑтра, тӗплӗн пӑхсан, чун чӗрере пӗр ҫӳп те пулмалла мар…
Но сейчас нельзя и соринки в душе иметь…

14 сыпӑк // Митта Ваҫлейӗ. Лев Кассиль. Аслӑ хирӗҫтӑру. Митта Ваҫлейӗ куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1950

Чун кӳтсе килет, чӗрере ҫуйхав тапранать — Мускавшӑн, атте-аннешӗн, хамӑн пионерсемшӗн ӑш вӑркать, ҫӑвара темӗнле ирсӗр тутӑ, ешӗл шенкер майлӑскер, килет, апат анмасть.
И такая тревога и за Москву, и за маму с папой, и за моих ребят — за всех нас точила тогда душу, что во рту появлялся какой-то противный медный привкус, и я не могла есть.

13 сыпӑк // Митта Ваҫлейӗ. Лев Кассиль. Аслӑ хирӗҫтӑру. Митта Ваҫлейӗ куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1950

Ленинградра манӑн час-часах йӗрес килетчӗ — хуйхӑ-суйхӑпа хаваслӑх чӗрере тепле майпа арпашӑнчӗҫ.
Впрочем, мне часто хотелось плакать в Ленинграде.

Вунпиллӗкмӗш сыпӑк // Валентин Урташ, Илпек Микулайӗ. Вениамин Каверин. Икӗ капитан. Валентин Урташпа Николай Илпек куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1951

Страницы:

Корпус чувашского языка

Поиск

Шырав ĕçĕ:

Сайт:

Статистика