Поиск

Хома

Хома ҫав вӑхӑтра ытти лавсене пӑхса ҫӳрет, йывӑр ещӗксене ҫавӑркалать, ездовойсене либерализмшӑн, ӑпӑр-тапӑра лав ҫине илнӗшӗн ятлать.
А Хома тем временем лазил по возам, ворочал тяжелые ящики, отчитывал ездовых за либерализм, за то, что принимают на хранение всякую дрянь.

— Ил! — тесе кӑшкӑрчӗ те Хома ординареца, ранеца унӑн урисем патнелле вӑркӑнтарчӗ.
— Принимай! — крикнул Хома ординарцу и швырнул ранец к его ногам.

— Камӑн? — Антоныч ҫине тӳррӗмӗн пӑхса, хыттӑн ыйтрӗ Хома, камӑн япалисем пулнине питӗ лайӑх пӗлет пулин те.
— Чье? — глядя на Антоныча, громко спросил Хома, хотя прекрасно знал, чьи это вещи.

Хома ун ҫинчен тахҫанах шутласа хунӑ, виҫсе пӑхнӑ.
Хома уже давно всё это обдумал, прикинул.

Хома замялся.

«Чӑт, Антоныч, — чӑт, ан ӳк урунтан, — шухӑшлать ырӑ кӑмӑлпа Хома, Антонычӑн ҫурӑмӗ хыҫӗнче тӑрса; лешӗ ӳкес-тӑвас пулсан, вӑл ӑна хӑйӗн аллисем ҫине тытса илме хатӗр.
«Стой, Антоныч, стой, держись на своих двух, — дружелюбно думал Хома, остановившись за спиной Антоныча, готовый подхватить его на руки, если тот будет падать.

«Вӑл хӑй мӗншӗн-ха халӗ те выртмасть? — шухӑшларӗ Хома рота командирӗ ҫинчен.
«Почему ж он сам до сих пор не ложится? — подумал Хома о командире роты.

— Ҫавӑншӑн, — ҫиленсе кайрӗ Хома, — санпа командир калаҫать пулсан, тӑр ура ҫине!
— А потому, — рассвирепел Хома, — что встань, когда с тобой командир разговаривает!

Ҫав вӑхӑтра Хома, шыв кӳлленчӗкӗсем тӑрӑх шӑмпӑртаттарса, хӗрринчи лав патне пычӗ, ездовойсем хушшинче хӑйӗн землякне тата тусне Каленике шыраса тупрӗ.
Хома тем временем, хлюпая по лужам, добрался до крайней повозки, разыскал среди ездовых своего земляка и приятеля Каленика.

— Тантӑшла тыткалани, — тет Хома, кӑшт шухӑшласа тӑнӑ хыҫҫӑн.
— Панибратство, — подумав, говорит Хома.

Хома хӑйӗн землякӗсем ҫине йытӑ пек тӑрӑнчӗ, тейӗҫ…
Накинулся, скажут, Хома собакой на земляков…

Хома чунӗ ыратнӑ чух яланах ҫакӑн пек юрласа калаҫма пуҫланине Антоныч тахҫанах асӑрханӑ.
Антоныч уже давно заметил, что Хома начинает таким манером напевать всякий раз, когда ему больно и горько на душе.

Тӗттӗмре Хома сӑн-пичӗ салакайӑк тӑмани пек тӗксӗмленчӗ.
Хома насупился в темноте, как сыч.

Старшинан, паллах, постра тӑмалла мар, ун ҫинчен Хома питӗ лайӑх пӗлет.
Старшине, конечно, не полагалось стоять на посту, и Хома это прекрасно знал.

Антоныча Хома унӑн атти епле лачӑртатнинчен тата тӗме ҫинчен епле эхлеткелесе аннинченех палласа илчӗ пулин те рота командирне: «Кам килет?» — тесе хаяррӑн кӑшкӑрса, чарса тӑратрӗ.
Хома остановил командира роты грозным окликом: кто идет? — хотя еще издали узнал Антоныча по характерному чавканью сапог и по тому глухому покряхтыванью, с каким комроты медленно спускался с бугра.

— Эпӗ сана тӗшмӗшленме пӑрахтаратӑп! — кӑшкӑрать Хома лашана.
— Я выбью из тебя эти предрассудки! — кричал Хома коню.