Поиск

Ромашов

Каясси кунта инҫех марччӗ, пурӗ те икҫӗр утӑмсем кӑначчӗ, ҫавӑнпа Ромашов унта урампа мар, яланах вӑрттӑн ҫулпа, темле пуш вырӑнсемпе, пахчасемпе те каҫӑсем урлӑ ҫӳретчӗ.
Это было недалеко, всего шагов двести, и туда Ромашов всегда ходил не с улицы, а через черный ход, какими-то пустырями, огородами и перелазами.

— Тасал шуйттан шӑтӑкне! — йынӑшуллӑн кӑшкӑрса ячӗ ун ҫинелле Ромашов — Тасал, тасал, ман пата пӳлӗме кӗме хӑю ан ҫитернӗ пул.
— Убирайся к черту! — визгливо закричал на него Ромашов — Убирайся, убирайся и не смей заходить ко мне в комнату.

Анчах Ромашов тусан ӑшӗпе аякалла кайса пыракан Николаевӑн шурӑ, ҫирӗп ӗнсине пӑхрӗ те, ӑна сасартӑках, ун пурнӑҫӗнчен халь ҫеҫ мӗскер-тӗр чи-чи пысӑккине, чи-чи тӗппине касса тӑпӑлтарчӗҫ тейӗн, хӑйне пӗтӗм тӗнче пӑрахса хӑварнӑн, кӗтмен ҫӗртенех хӑр-пӗчченнӗн тӑрса юлнӑн туйӑнса кайрӗ.
Но когда Ромашов глядел на удаляющийся в пыли белый крепкий затылок Николаева, он вдруг почувствовал себя таким оставленным всем миром и таким внезапно одиноким, как будто от его жизни только что отрезали что-то самое большое, самое главное.

— Ҫапла… ҫакнашкал акӑ… — Ромашов енне ҫаврӑнса, каллех айвантараххӑн мӑкӑртатса илчӗ вӑл.
— Да… так вот… — опять нелепо промолвил он, обращаясь к Ромашову.

— Ия? — терӗ Ромашов ҫурма ыйтуллӑн.
— Да? — полувопросительно произнес Ромашов.

— Юрать, хамран мӗн килнине эпӗ пӗтӗмпех тӑвӑп, — типпӗн тавӑрчӗ Ромашов.
— Хорошо, я сделаю все, что могу, — сухо ответил Ромашов.

— Ман ҫине кӑшкӑрмасса ыйтатӑп эпӗ сиртен, — уҫӑмсӑртараххӑн та тӑсмаккӑн каласа хучӗ Ромашов.
— Я попрошу вас не кричать на меня, — глухо и протяжно произнес Ромашов.

Ромашов, шурса пынӑ май, Николаева куҫӗсенчен курайманлӑхпа пӑхрӗ.
Ромашов, бледнея, посмотрел с ненавистью в глаза Николаеву.

Пӗтӗмпех малалла ӳпӗнсе те хӑй питне Ромашов пичӗ умнех илсе пырса: — Пӗлетӗр пулсассӑн, епле-ха чӗнмесӗр тӑма хӑю ҫитеретӗр эсир! — тискеррӗн кӑшкӑрса ячӗ вӑл.
Он яростно закричал, весь наклоняясь вперед и приближая свое лицо в упор к лицу Ромашова: — Так как же вы смеете молчать, если знаете!

— Кам ҫырнине эпӗ пӗлетӗп, — айккинелле ҫаврӑнса тӑнӑ май, шӑппӑн каласа хучӗ Ромашов.
— Я знаю, кто писал, — тихо сказал Ромашов, отворачиваясь в сторону.

Ромашов асӑрхамасӑр ҫул айккине, хӑлтӑ ҫӗре пусрӗ те мелсӗррӗн тайӑнчӗ, вӑтанчӑклӑн мӑкӑртатрӗ:
Ромашов оступился в рыхлую землю, неуклюже споткнулся и пробормотал стыдливо:

— Ӑнланмастӑп эпӗ, Владимир Ефимович… — хирӗҫлерӗ Ромашов.
— Я не понимаю, Владимир Ефимович… — возразил Ромашов.

Анчах пӗр-пӗрин ҫине пӑхмасӑр калаҫма кашни минутрах йывӑрланса пычӗ те, ҫавна пула Ромашов: — Эппин кайрӑмӑр? — сӗнчӗ ыйтуллӑн.
Но так как разговаривать, избегая друг друга глазами, становилось с каждой секундой все более неловко, то Ромашов предложил вопросительно: — Так пойдемте?

— Итлетӗп сире, Владимир Ефимыч, — суя яланчӑкла, анчах чӗтӗреме пуҫланӑ сасӑпа тавӑрчӗ Ромашов.
— К вашим услугам, Владимир Ефимыч, — ответил Ромашов с фальшивой развязностью, но дрогнувшим голосом.

— Эпӗ сире юриех ҫакӑнта кӗтрӗм, Юрий Алексеич, — терӗ Николаев, Ромашов хулпуҫҫийӗ урлӑ таҫта аяккалла, лагерь ҫинелле тинкерсе.
— Я нарочно ждал вас здесь, Юрий Алексеич, — сказал Николаев, глядя куда-то вдаль, на лагерь, через плечо Ромашова.

Офицерсем пӗрне-пӗри тӗл пулманни пилӗк кунсене майлӑччӗ, апла пулин те вӗсем темӗншӗн пӗр-пӗрне сывлӑх сунмарӗҫ, темӗншӗн тата Ромашов ҫакӑнта нимӗн тивӗҫсӗррине те курмарӗ, — ҫак йывӑр, телейсӗр кун урӑхла пулма та пултараймасть, тейӗн ҫав.
Офицеры не видались около пяти дней, но теперь они почему-то не поздоровались при встрече, и почему-то Ромашов не нашел в этом ничего необыкновенного, точно иначе и не могло случиться в этот тяжелый, несчастный день.

«Халӗ чи киревсӗрри пулать!» — шухӑшларӗ Ромашов.
«Сейчас будет самое неприятное!» — подумал Ромашов.

Лагерьтен хулана пурӗ те пӗр ҫул — ку вырӑнта чӑнкӑ та тарӑн хушӑкпа иртекен чукун ҫул урлӑ хывнӑ ҫул кӑна илсе каятчӗ Ромашов сакӑлтаран ҫакӑннӑ пекех выртакан, таптаса хытарнӑ тӑвӑр сукмакпа аялалла хӑвӑрттӑн чупса анчӗ те тепӗр енчи хысакпа йывӑррӑн хӑпарма пуҫларӗ.
Из лагеря в город вела только одна дорога — через полотно железной дороги, которое в этом месте проходило в крутой и глубокой выемке Ромашов по узкой, плотно утоптанной, почти отвесной тропинке быстро сбежал вниз и стал с трудом взбираться по другому откосу.

Ромашов васкаса, чупнӑ пекех, айккипе иртсе кайрӗ.
Ромашов торопливо, почти бегом, прошел мимо.