Поиск

Обломов

— Кӑштах тӑхтатӑп-ха, — терӗ Обломов, — эсӗ ху патна каях.
— Немного погожу еще, — отвечал Обломов, — а ты поди себе.

Обломов, ун ҫине таянса, ирӗксӗррӗн, питӗ ывӑннӑ ҫын пек, вырӑн ҫинчен тӑчӗ, вара ҫӑван пекех ирӗксӗррӗн пысӑк кресла ҫине куҫса ларчӗ те урӑх пӗрре те хускалмарӗ.
Обломов, облокотясь на него, нехотя, как очень утомленный человек, привстал с постели и, нехотя же перейдя на большое кресло, опустился в него и остался неподвижен, как сел.

Ну, ма тӗкӗнен-ха ӑна? — терӗ Обломов.
Ну, что ты его трогаешь? — сказал Обломов.

— Ан кил, ан кил: эсӗ сивӗ ҫӗртен кӗтӗн! — терӗ Обломов утиялпа пӗркенсе.
— Не подходи, не подходи: ты с холода! — говорил Обломов, прикрываясь одеялом.

— Сывӑ-и, земляк, — пат татса каларӗ Тарантьев, ҫӑмлӑ аллине Обломов еннелле тӑсса.
— Здравствуй, земляк, — отрывисто сказал Тарантьев, протягивая мохнатую руку к Обломову.

Вӑл хулара ҫук, анчах Обломов ӑна сехетрен сехете кӗтсе пурӑнать.
Он был в отлучке, но Обломов ждал его с часу на час.

Обломов пуринпе те кӑмӑллӑ, анчах пӗр ӑна ҫеҫ юратать, пӗр ӑна ҫеҫ ӗненет, тен, унпа пӗрле ӳснӗрен, унпа пӗрле пурӑннӑран ҫапла пулӗ.
и Обломов хотя был ласков со всеми, но любил искренно его одного, верил ему одному, может быть потому, что рос, учился и жил с ним вместе.

Вӗсем яланах ҫынсем хушшинче ҫӳреҫҫӗ; пурнӑҫа кашниех хӑйсен майлӑ ӑнланаҫҫӗ, Обломов вара пурнӑҫа вӗсем пек ӑнланасшӑн мар, вӗсем ӑна хӑйне те, унӑн шухӑшне те пӑтратса яраҫҫӗ: ҫакӑ йӑлтах ӑна килӗшмест, кӑмӑла каймасть, чуна пистерет.
Они купались в людской толпе; всякий понимал жизнь по-своему, как не хотел понимать ее Обломов, а они путали в нее и его: все это не нравилось ему, отталкивало его, было ему не по душе.

Обломов тепӗр чухне мӗнле те пулин ҫӗнӗ хыпарсем пӗлесшӗн, пилӗк минута тӑсӑлакан калаҫӑва хутшӑнасшӑн пулать, вара, ҫавсемпе кӑмӑлне тултарсан, шӑпланать.
Обломов иногда интересовался какой-нибудь новостью, пятиминутным разговором, потом, удовлетворенный этим, молчал.

Алексеев килкелесе ҫӳренине Обломов тепӗр пӗчӗкех мар сӑлтава пула чӑтать.
Посещения Алексеева Обломов терпел по другой, не менее важной причине.

Обломов пӳрнине те хускатмасть, хӑй умӗнчи ҫивӗч те канӑҫсӑр, шавлӑ хӑнана сӑнама, итлеме пултарать.
Обломов мог слушать, смотреть, не шевеля пальцем, на что-то бойкое, движущееся и говорящее перед ним.

Обломов та хӑй хӑнисене ҫав сӑлтава пулса йышӑнать пулас.
Обломов и сам своих гостей, видимо, только по этой причине принимает.

Анчах мӗншӗн Обломов вӗсене хӑй патне кӗртет-ха? — ҫакна вӑл хӑй те чухлаймасть пулас.
Но зачем пускал их к себе Обломов — в этом он едва ли отдавал себе отчет.

Обломов патне тимлесех ҫӳрекен икӗ ҫын ҫавнашкалскерсем пулнӑ та ӗнтӗ.
Таковы были два самые усердные посетителя Обломова.

Юлашкинчен Обломов сӑмах пуҫарчӗ.
Наконец Обломов очнулся первый.

Обломов, ҫырӑва лӳчӗркесе, пуҫне аллисем ҫине хучӗ, чӗркуҫҫисем ҫине чавсаланчӗ те пӗр вӑхӑт канӑҫсӑр шухӑшсемпе асапланса ларчӗ.
Обломов, комкая письмо в руках, подпер голову руками, а локти упер в коленки и так сидел несколько времени, мучимый приливом беспокойных мыслей.

— Ну, мӗн тунӑ пулӑттӑр-ха эсир ман вырӑнта? — ыйтрӗ Обломов, Алексеев ҫине ыйтуллӑн пӑхса; Алексеев ӑна лӑплантарма мӗн те пулин шухӑшласа кӑларасса шанчӗ вӑл.
— Ну, что бы вы сделали на моем месте? — спросил Обломов, глядя вопросительно на Алексеева, с сладкой надеждой, авось не выдумает ли, чем бы успокоить.

— Вуникӗ пин-ха вӑл, улттӑ мар, — пӳлчӗ ӑна Обломов.
— Так двенадцать, а не шесть, — перебил Обломов.