Поиск

Эномай

Эномай Спартака хӑйӗн ординарецӗсемпе пӗрле сӗтел хушшине лартрӗ.
Эномай усадил Спартака за стол вместе с своими контуберналиями.

Эномай, чӑннипе илсен, тӳрӗ ҫын, Спартака пӗтӗмпех парӑннӑскер пулнӑ; ҫавӑнпа ҫав сӑмахсене итленӗ чух вӑл хӑйӗн чӗринче Эвтибида чӗртнӗ ирсӗр ҫилӗ сӳнсе пынине туйрӗ, Спартак сӑмахӗсем ӑна савӑнтарса ячӗҫ.
Эномай, который был, в сущности, человеком честным, искренним и преданным Спартаку, чувствовал, как под влиянием этой речи угасает в его сердце гнев, зажженный бесчестными ухищрениями Эвтибиды.

— Ҫук, Спартак, мана ун пек ан кала… ман ҫине ун пек ан пӑх, — терӗ Эномай.
— Нет, Спартак… не говори мне так… не смотри так на меня, — ответил Эномай.

Ҫапла каларӗ Эномай.
Так ответил Эномай.

Эномай каллех ҫӗрелле пӑхрӗ.
— Эномай снова опустил глаза с явным смущением:

— Килех, тӑванӑм Эномай.
— Добро пожаловать, брат мой Эномай.

Эномай ҫулпуҫ палаткине пит тӗксӗмӗн пырса кӗчӗ.
Эномай, насупившись, вошел в палатку вождя.

Мӗншӗн тесен хӑй патне Эвтибида ординарец вырӑнне пынӑранпа Эномай пит тӗксӗм те ҫиллес кӑмӑлпа ҫӳренӗ, Спартакпа та чипер калаҫни пулман.
Потому что с тех пор, как Эвтибида пришла к нему в качестве контуберналия, Эномай был очень мрачным и сердитым, и со Спартаком не получилось нормально поговорить.

Эномай тухса кайсанах, вӑл та тухса, хӑй лашине пӑхакан икӗ тарҫӑ патне палаткӑ еннелле утрӗ.
Как только Эномай ушел, вышла и она, направляясь в палатку, где находились ее двое слуг.

Юлашкинчен, Эномай ӑна канашлура мӗн калаҫни ҫинчен кӗскен каласа пачӗ.
Затем Эномай вкратце рассказал ей о том, что обсуждалось на совещании.

Эномай пӑшӑрханса каҫару ыйтма тытӑнчӗ.
Эномай почти вне себя стал просить прощения.

Мӗнпе кӳрентертӗм сана савнӑ тусӑм? — терӗ Эномай, макӑрас пекех кулянса.
Чем я обидел тебя, мой милый друг? — с грустью сказала Эномай.

— Нумай калаҫрӑмӑр ҫав, — тесе тавӑрчӗ Эномай, — тӳрех калатӑп, мана ҫав канашлусем йӑлӑхтарса ҫитерчӗҫ: эпӗ — хӗҫ-пӑшал ҫынни, Тор ҫиҫӗмӗсен ячӗпе тупа тӑватӑп, ҫав мӗнпур пухусем манӑн чунӑма нимӗн те памаҫҫӗ.
— Долго разговаривали, к сожалению, — ответил Эномай, — и я тебя уверяю — мне очень надоели все эти совещания: я — человек оружия и, клянусь молниями Тора, все эти собрания ничего не дают моей душе!

Эномай, хӑй каларӗшле, ҫав Венера храмне кӗнӗ чухне чылаях пӗшкӗнсе кӗчӗ.
Эномай должен был сильно нагнуть голову, чтобы проникнуть в храм Венеры, как он в шутку прозвал ее.

Эвтибида пырсан, Эномай тӗлӗнсе кайрӗ.
Эномай был изумлен, когда увидел прибывшую к нему Эвтибиду.