Поиск

Обломов

— Обломов мӗнле? — сасартӑк ыйтрӗ Штольц.
— А Обломов что? — вдруг бросил он вопрос.

Унта вулакана паллӑ ҫынсем тӗл пулаҫҫӗ, Штольц вӗсем ҫинчен мӗн пӗлнине Обломова, темӗнле шутпа, йӑлтах пӗлтермерӗ, тен, Обломов та, темӗнле шутпа, вӗсем ҫинчен ыйтса пӗлменрен каламарӗ пулӗ.
Там встретятся знакомые читателю лица, о которых Штольц не все сообщил Обломову, что знал, по каким-нибудь особенным соображениям или, может быть, потому, что Обломов не все о них расспрашивал, тоже, вероятно, по особенным соображениям.

Халӗ, Штольц Обломов менельникне киличчен темиҫе ҫул каялла, Выборг Енчен инҫетре, урӑх ҫӗрте пулса иртнине астутарар.
Надо теперь перенестись несколько назад, до приезда Штольца на именины к Обломову, и в другое место, далеко от Выборгской стороны.

— Эсӗ мана ун чухне куҫ хӗс кӑна — эпӗ тӳрех расписка хатӗрлетӗп: «Эпӗ, Обломов, ҫав-ҫав тӑлӑх арӑмран кивҫен илтӗм, ҫав-ҫав срокчен», тесе ҫыратӑп.
— Ты мне только мигни тогда, а я уж заемное письмецо заготовлю… на имя сестры: «занял я, дескать, Обломов, у такой-то вдовы десять тысяч, сроком и т. д.».

— Ҫав хушӑрах эсӗ акӑ мӗн ту, кум, — малалла каларӗ Тарантьев: — эсӗ мӗнле те пулин счет ҫыр, вутӑшӑн, купӑсташӑн, ну, хӑть мӗншӗн пултӑр; тавах, Обломов хӑй хуҫалӑхне кумана пачӗ, вӑл счет йӑлтах укҫа расхутлани ҫинчен пултӑр.
— А ты тем временем вот что сделаешь, кум, — продолжал Тарантьев, — ты выведи какие-нибудь счеты, какие хочешь, за дрова, за капусту, ну, за что хочешь, благо Обломов теперь передал куме хозяйство, и покажи сумму в расход.

Обломов кӑмӑлӗ ҫемҫелнипе шухӑша кайрӗ; унан куҫӗсем шывланчӗҫ.
Обломов задумался с умилением; глаза были влажны.

Обломов пуҫне усрӗ те хуйхӑллӑн, шарламасӑр тӑчӗ, кайран ассӑн сывласа илчӗ.
Обломов наклонил голову и печально молчал; потом вздохнул.

Анчах Штольц яла пӗчченех тухса кайрӗ, Обломов, кӗркунне тӗлне пыратӑп тесе, шантарса юлчӗ.
Но Штольц уехал в деревню один, а Обломов остался, обещаясь приехать к осени.

— Эпӗ, ак, пултараймастӑп! — терӗ Обломов.
— А вот я не умею! — сказал Обломов.

— Ӑҫта вӑл, ҫуначӗ? — салхуллӑн каларӗ Обломов.
— Где они, крылья-то? — уныло говорил Обломов.

— Эсӗ пултаратӑн, Андрей, — хирӗҫлерӗ Обломов: — санӑн ҫунат пур: эсӗ пурӑнмастӑн, вӗҫсе ҫӳретен: эсӗ пултаруллӑ, хӑвна ху юрататӑн, эсӗ авӑ мӑнтӑр мар, сана урпа тухса аптратмасть, ӗнсӳ кӗҫӗтмест.
— Ты — другое дело, Андрей, — возразил Обломов, — у тебя крылья есть: ты не живешь, ты летаешь; у тебя есть дарования, самолюбие, ты вон не толст, не одолевают ячмени, не чешется затылок.

Обломов кӑштах хирӗҫлеме пӑхрӗ, анчах Штольц вӑйпа тенӗ пекех ӑна хӑйӗн патне илсе кайрӗ; хӑй ячӗпе доверенность ҫырчӗ те Обломова алӑ пустарчӗ, вара ӑна ҫапла пӗлтерчӗ; эсӗ яла пырса хуҫалӑхри ӗҫсене хӑнӑхиччен Обломовкӑна эпӗ тара илетӗп, терӗ.
Обломов стал было делать возражения, но Штольц почти насильно увез его к себе, написал доверенность на свое имя, заставил Обломова подписать и объявил ему, что он берет Обломовку на аренду до тех пор, пока Обломов сам приедет в деревню и привыкнет к хозяйству.

— Пин ҫурӑран ытларах, — тӳрлетрӗ Обломов: — ӑна хӑйне тырпул ӗҫне тирпейлеме пулӑшнӑшӑн укҫа тӳленӗ…
— Больше полуторы тысячи, — поправил Обломов, — он из выручки же за хлеб получил вознаграждение за труд…

— Ҫук, намӑс та хуйхӑ! — ассӑн сывласа каларӗ Обломов.
— Нет, стыд и горе! — со вздохом ответил Обломов.

Анчах эпӗ ун тӗшне тӑмастӑп! — терӗ Обломов пӗтӗм чунтанах.
Да стою ли я! — сказал Обломов с чувством.

— Мӗнле-ха сасартӑк, ҫитес эрнерех? — хӳтӗленчӗ Обломов.
— Как же вдруг, на той неделе? — защищался Обломов.

Чӑнах-и ку? — ыйтрӗ Обломов.
Так это правда? — спросил Обломов.