Поиск

Шырав ĕçĕ:

хаваслӑ сăмах пирĕн базăра пур.

хаваслӑ (тĕпĕ: хаваслӑ) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Американец ахӑлтатса кулса ярать, хӑш чухне пуяннисем те хаваслӑ пулаҫҫӗ-ҫке.
Американец расхохотался; ведь иногда и богатому бывает весело.

Итали ҫинчен хунӑ юмахсем // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 166–190 стр.

Тӑрать ҫапла Нунча хӗвел ҫинче, ҫынсен хаваслӑ ӗмӗт-шухӑшне, юраттарас кӑмӑлне чӗртсе — илемлӗ хӗрарӑм умӗнче паллӑ мар пулса юлма намӑс, яланах пуҫ тӳпинчен ҫӳлерех сикес килет.
Стоит Нунча на солнце, зажигая веселые мысли и желание нравиться ей, — пред красивой женщиной стыдно быть незаметным человеком и всегда хочется прыгнуть выше самого себя.

Хаваслӑ хӗрарӑмӑн сӑн-пичӗ ҫавӑн чухне ӗнтӗ малтанхи хут тӗксӗмленсе илчӗ, каҫхине вара тусӗсене вӑл ҫапла каланӑ:
И тогда впервые на лице веселой женщины люди увидали тень грусти, а вечером она сказала подругам:

Артур Лано, пулӑҫӑ, ҫамрӑк чухне пупа тухас тесе семинарире вӗреннӗскер, анчах та тинӗс ҫинче, пӗр сӑмахпа каласан, ӑҫта хаваслӑ ҫавӑнта ҫӳре-ҫӳре, рай ҫулӗнчен аташса кайнӑскер — ҫав Лано, пите хӗретекен юрӑсем хайлама ӑстаскер, пӗринче ӑна: — Эсӗ юрату науки турӑ кӗнекинчен те йывӑр тесе шухӑшлатӑн пулас? — тенӗ.
Артур Лано, рыбак, который юношей учился в семинарии, готовясь быть священником, но потерял дорогу к сутане и в рай, заблудившись в море, в кабачках и везде, где весело, — Лано, великий мастер сочинять нескромные песни, сказал ей однажды: — Ты, кажется, думаешь, что любовь — наука такая же трудная, как богословие?

Нунча вара ҫирӗм виҫҫӗрех пилӗк ҫулхи хӗрачипе тӑлӑх арӑм пулса юлчӗ, унӑн икӗ ашак, пахча тата пӗр пӗчӗк урапа пурччӗ, — хаваслӑ ҫынна нумаях кирлӗ мар, ҫакӑ та ӑна ҫителӗклипех ҫитетчӗ.
Нунча в двадцать три года осталась вдовою с пятилетней дочерью на руках, с парой ослов, огородом и тележкой, — веселому человеку не много нужно, и для нее этого вполне достаточно.

Вӑл ҫав тери хаваслӑ та хӗрӳ чӗреллӗ хӗрарӑмччӗ, ҫавӑнпа та упӑшкипе лӑпкӑн пурӑнма пултарайман: упӑшки ӑна вӑрахчен ӑнланаймасӑр пурӑнчӗ — кӑшкӑратчӗ, турӑпа хӑрататчӗ, аллине те ирӗке яркалатчӗ, ҫынсене ҫӗҫӗпе те юнатчӗ, пӗринче ҫав ҫӗҫҫипе такама аяк пӗрчинчен те лектерчӗ, анчах кун пек айкашнине полици юратсах каймасть, Стефано вара, пӗр вӑхӑт хушши тӗрмере ларса пӑхрӗ те, унтан тухсан Аргентинӑна кайрӗ: урӑх сывлӑш ҫилӗллӗ ҫынсене питӗ пулӑшать.
Она была слишком веселой и сердечной женщиной для того, чтоб спокойно жить с мужем; муж ее долго не понимал этого — кричал, божился, размахивал руками, показывал людям нож и однажды пустил его в дело, проколов кому-то бок, но полиция не любит таких шуток, и Стефано, посидев немного в тюрьме, уехал в Аргентину; перемена воздуха очень помогает сердитым людям.

Иртнӗ ҫуллаччен ҫак квартал пахча-ҫимӗҫ сутакан Нунчапа мухтанатчӗ — вӑл тӗнчипе чи хаваслӑ ҫынччӗ, пирӗн урамри чи илемлӗ хӗрарӑмччӗ, — ку урамра хӗвел хулан ытти урамӗсенчен ытларах тӑрать.
До лета прошлого года другою гордостью квартала была Нунча, торговка овощами, — самый веселый человек в мире и первая красавица нашего угла, — над ним солнце стоит всегда немножко дольше, чем над другими частями города.

Хӑй хаваслӑ, ырӑ кӑмӑллӑччӗ, анчах ман ҫине кӑшт куларах, ӗненмесӗртерех пӑхатчӗ, мана ача вырӑнне хуратчӗ.
Был веселый, добрый, но мне казалось, что он смотрит на меня насмешливо и недоверчиво, что я для него еще ребенок.

— Аллӑ ҫул каялла, синьор, — тет мана ват ҫын, хумсем шавланипе хуртсем сӗрленӗ май, — пӗррехинче кунӗ ҫапла хаваслӑ та янӑравлӑччӗ, йӗри-тавралӑх кулса-юрласа тӑратчӗ, темелле.
— Полсотни лет тому назад, синьор, — говорит старик, в тон шороху волн и звону цикад, — был однажды вот такой же веселый и звучный день, когда всё смеется и поет.

— Кил кунта, хурсам кӑкӑрӑм ҫине пуҫна, ача чухне хаваслӑ та ырӑ кӑмӑллӑ пулнине, сана пурте юратнине аса илсе кансам…
— Иди сюда, положи голову на грудь мне, отдохни, вспоминая, как весел и добр был ты ребенком и как все любили тебя…

— Мӗншӗн? — тесе ыйтнӑ пӗрремӗшӗ, леш ӑна вара ҫапла каланӑ: — Халӗ, тӑван ҫӗршывшӑн ҫапӑҫса, таса чунпа вилнӗ хыҫҫӑн, вӑл малтанрах ман чӗрене пӑшӑрхантарни ҫинчен калама пултаратӑп: ҫӑмӑл шухӑшлӑскер, ытла та хаваслӑ пурнӑҫа юрататчӗ ҫавӑн пиркиех, тӑшмана сутӑнса, хулана хирӗҫ тарасран хӑраттӑм; Марианна ывӑлӗ, турӑпа этем тӑшманӗ, пирӗн тӑшмансене пуҫ пулса ертсе пыраканӗ ҫапла тунӑ; ман ылханӑм ун пуҫне пултӑр, ӑна йӑтса ҫӳренӗ хӗрарӑм варне виттӗр!..
— За что? — спросила первая, а та ответила ей: — Теперь, когда он честно погиб, сражаясь за родину, я могу сказать, что он возбуждал у меня страх: легкомысленный, он слишком любил веселую жизнь, и было боязно, что ради этого он изменит городу, как это сделал сын Марианны, враг бога и людей, предводитель наших врагов, будь он проклят, и будь проклято чрево, носившее его!..

Вӑл, гражданка тата амӑшӗ, хӑйӗн ывӑлӗпе тӑван ҫӗршывӗ ҫинчен шухӑшланӑ: хулана аркатакан ҫынсене пуҫ пулса тӑраканӗ унӑн хаваслӑ та хытӑ чӗреллӗ, илемлӗ ывӑлӗ пулнӑ; нумаях та пулмасть-ха вӑл ывӑлне тӑван ҫӗршыв валли хатӗрленӗ хаклӑ парне вырӑнне, хула ҫыннисене пулӑшма ырӑ хӑват паракан ҫын вырӑнне хунӑ: ҫак хулара — хӑйсен йӑвинче — вӑл хӑй ҫуралнӑ, ҫакӑнтах ӑна та ҫуратса кӑкӑр сӗчӗпе ӳстернӗ.
Гражданка и мать, она думала о сыне и родине: во главе людей, разрушавших город, стоял ее сын, веселый и безжалостный красавец; еще недавно она смотрела на него с гордостью, как на драгоценный свой подарок родине, как на добрую силу, рожденную ею в помощь людям города — гнезда, где она родилась сама, родила и выкормила его.

— Нумай кунсем хушши илтӗнсе тӑчӗ пире ҫав кӗрлевлӗ сасӑ, кунран кунах ӑнланмалла та уҫҫӑнрах илтӗнекен пулса пычӗ те вӑл, пирӗн чӗресене ҫӗнтерӳҫӗсен хаваслӑ шухлӑхӗ ҫавӑрса илчӗ — эпир вара, усал сывлӑш пек, ӳтсӗр-чунсӑр пек, ывӑннине туймасӑр, хушнине кӗтсе тӑмасӑр ӗҫлерӗмӗр — хӗвеллӗ кун ташланӑ пекех пит лайӑхчӗ!
— Много дней слышали мы эти звуки, такие гулкие, с каждым днем они становились всё понятнее, яснее, и нами овладевало радостное бешенство победителей — мы работали, как злые духи, как бесплотные, не ощущая усталости, не требуя указаний, — это было хорошо, как танец в солнечный день!

… Эпӗ куратӑп: вӑрӑм сухаллӑ ватӑ улӑпсем, хаваслӑ ачасенни пек пысӑк куҫлӑскерсем, тусем ҫинчен анса ҫӗре илемлетеҫҫӗ, пур ҫӗре те тӗрлӗрен тӗслӗ пурлӑх-ырлӑха хӗрхенмесӗр акаҫҫӗ, ту тӑррисене хулӑн кӗмӗл сийпе витеҫҫӗ, ту сакӑлтакӗсене темӗн тӗрлӗ йывӑҫсен чӗрӗ кавирӗпе витеҫҫӗ; вара — тулӑх ҫӗрӗн ҫакӑ пӗр кӗтесӗ пушшех хӑтсӑр илемлӗ курӑнать.
…Я вижу, как длиннобородые седые великаны, с огромными глазами веселых детей, спускаясь с гор, украшают землю, всюду щедро сея разноцветные сокровища, покрывают горные вершины толстыми пластами серебра, а уступы их — живою тканью многообразных деревьев, и — безумно-красивым становится под их руками этот кусок благодатной земли.

Этем ҫурални // Александр Артемьев. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 156–165 стр.

Таня ирсерен пирӗн патӑмӑра кӗлентӗршӗн пыратчӗ, вӑл — яланхи пекех хаваслӑ, кӑмӑллӑ та ҫепӗҫчӗ пирӗнпе.
Таня каждое утро приходила к нам за «кренделечками» и, как всегда, была веселая, милая, ласковая с нами.

Ҫирӗм улттӑпа пӗрре // Петӗр Хусанкай. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 119–131 стр.

Акӑ вӑл — хаваслӑ, чиперскер, — кӗрет те саппун аркине ҫӗклесе, пуҫне пӑртак хӑяккӑн пӗксе, пирӗн умма пырса тӑрать, хӑй пӗрмаях шӑппӑн йӑл кулать.
И — вот она — веселая такая, милая — входит к нам, подставляя свои передник, стоит пред нами, склонив немного набок свою головку, стоит и всё улыбается.

Паян вӑл кӑвак куҫлӑ, усал та хаваслӑ пулсан, тепӗр эрнерен ун ҫинченех вӑл хура куҫлӑ, ырӑ кӑмӑллӑ та ачаш чунлӑ пулнине каласа парасса кӗтсех тӑр.
Если она сегодня голубоглазая, злая и веселая, то можно ожидать, что чрез неделю вы услышите о ней как о черноокой, доброй и слезливой.

Коновалов // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 70–118 стр.

Ҫав йӑхра хаваслӑ, вӑйлӑ, хӑюллӑ ҫынсем пулнӑ.
Были это веселые, сильные и смелые люди.

III сыпӑк // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 50–69 стр.

Вӗсем пурте пӗр самантлӑха чарӑнса тӑнӑ пек, вилнӗ пек пулчӗҫ; ҫывӑхри хаваслӑ сасӑсем, таҫта инҫете кайнӑҫем, салхуланса пычӗҫ те ассӑн сывланӑ сасӑсем пек илтӗнчӗҫ.
И все как бы остановилось в своем росте, умирало; шум голосов гас, удаляясь, перерождался в печальные вздохи.

I сыпӑк // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 50–69 стр.

Ҫынсем юрла-юрла, кула-кула утса иртеҫҫӗ, арҫынӗсем — пӑхӑр ӳт-тирлӗ, кӑпӑшка та йӑм-хура мӑйӑхлӑ, ҫӑра та кӑтра ҫӳҫӗсем хулпуҫҫи таран, кӗске пиншаклӑ, шалпар шӑлаварлӑ; хӗрарӑмӗсемпе хӗрӗсем — хаваслӑ, тӑп-тӑп пӳ-силлӗ, тӗксӗмрех кӑвак куҫлӑ, арҫыннисем пекех пӑхӑр ӳт-тирлӗ.
Они шли, пели и смеялись; мужчины — бронзовые, с пышными, черными усами и густыми кудрями до плеч, в коротких куртках и широких шароварах; женщины и девушки — веселые, гибкие, с темно-синими глазами, тоже бронзовые.

I сыпӑк // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 50–69 стр.

Страницы:

Корпус чувашского языка

Поиск

Шырав ĕçĕ:

Сайт:

Статистика