Поиск

Ксени

Шавласа кайнӑ зала чарма хӑтланса, Ксени темиҫе хутчен те ура ҫине тӑчӗ, анчах унӑн сасси, ҫак кӗрлевлӗ шавпа танлаштарсан, хӑватлӑ шыв сикки ҫинчи турпас пек ҫеҫ пулчӗ.
Ксения несколько раз вставала, пытаясь унять разбушевавшийся зал, но голос ее, как щепку, относило клокочущим водоворотом.

Ксени малтан вӑл сӑмах ыйтсанах: юрать-ха пуҫласа парать тесе савӑннӑччӗ пулсан, халӗ унӑн кашни сӑмахне пӑшӑрханса итлесе ларчӗ.
И если вначале Ксения обрадовалась ее выступлению как разрядке, то теперь с тревогой прислушивалась к каждому ее слову.

Ксени залра ларакан ҫынсенчен тӗлӗнсех кайрӗ — вӗсем хӑйсене ирӗклӗн тытма пуҫларӗҫ, Агашӑн кашни сӑмахӗ хыҫҫӑн шавлӑн кула-кула ячӗҫ, ахӑлтатса кулни ретрен рете куҫрӗ, зал вара кассӑн-кассӑн ҫил вӗрнӗ чух пуҫ кӑларакан ыраш пусси хумханнӑ пек, пӗрре пӗр еннелле, тепре тепӗр еннелле тайӑлчӗ.
Ксения не узнавала сидевших в зале людей — сковывавшее их оцепенение исчезло, они отвечали на каждое замечание Агаши взрывом смеха, по рядам шел клокочущий гул, и, словно мод сильными порывами ветра, зал, как выколосившаясь рожь, то клонился и одну сторону, то вновь выпрямился, чтобы через минуту качнуться в другую.

«Акӑ вӑл никамран та хӑрамарӗ-ҫке! — хаваслӑн шухӑшларӗ Ксени.
«Вот не побоялась же она никого! — обрадованно думала Ксения.

Вырӑссем ҫакӑн пек тунине Ксени пӗрре ҫеҫ асӑрхаман ӗнтӗ: амӑшӗнне те, ытти хресчен хӗрарӑмӗсенне те асӑрханӑ.
Ксения не раз наблюдала это чисто русское движение у матери и других крестьянок.

Цапкин хӗрарӑм ятне савӑнӑҫлӑн каларӗ те, Ксени Черкашина патнелле пӗшкӗнчӗ:
Цапкин торжественно назвал фамилию какой-то женщины, и Ксения наклонилась к Черкашиной.

Халӗ ӗнтӗ Ксени пуху киревсӗр вӗҫленессине мӗн чухлӗ те пулин тӑсма, ҫак пусса тӑракан шӑплӑха сирсе яма пултаракан кирек мӗнле вӑй тупӑнсан та питӗ хавас пулӗччӗ.
Теперь Ксения была бы рада всему, что могло хоть на какое-нибудь время отсрочить несуразный конец собрания, заполнить эту давящую тишину.

«Турӑҫӑм! — шухӑшларӗ Ксени, хӑйне намӑс пулнипе хӗрелсе кайса.
«Боже мой! — краснея от неловкости и стыда, думала Ксения.

Ксени самах ыйтрӗ те ура ҫине тӑчӗ.
Ксения попросила слова и поднялась.

«Сасартӑк никам та тухса каламасан? — шухӑшларӗ Ксени хӑраса.
«А что, если вдруг вообще никто не станет говорить? — с ужасом подумала Ксения.

«Кам та пулин пуҫлаттӑрччӗ ҫеҫ, — шухӑшларӗ Ксени.
«Важно, чтобы кто-нибудь начал, — думала Ксения.

Ксени ӑна пӗр самантлӑха хӗрхенсе те илчӗ.
Ксении на мгновение стало жаль его, одинокого, покинутого…

Ксени Цапкин ҫине ирӗксӗрех хисеплӗн пӑхса илчӗ.
Ксения с невольным уважением посмотрела на Цапкина.

Хитре сӑмахлама тӑрӑшса, ӗҫе пӗтӗмпех пӑсса хума пултарать вӗт вӑл! — шухӑшларӗ Ксени.
Он может все испортить своим ненужным краснобайством! — подумала Ксения.

Ворожневӑн тепӗр енче Федор Мрыхин куҫне хӗссе тӗксӗммӗн ларать, Мрыхин хыҫӗнче яланах чӗмсӗр Гневышева ӗне сӑвакан вӑтанчӑклӑн пӗкӗрӗлнӗ, унпа Ксени хушшинче Екатеринӑ Черкашина вырнаҫнӑ, — ывӑҫ тупанӗпе куҫне хупласа хучӗ ҫинче темскер чӗркелет.
По другую сторону от Ворожнева хмуро щурился Федор Мрыхин, за ним робко сутулилась доярка Гневышева, как всегда молчаливая и замкнутая, между нею и Ксенией поместилась Екатерина Черкашина и, заслоняя ладонью глаза, чертила что-то на листе бумаги.

Халлӗхе, вӑл хӑйне тӳсӗмлӗ тытнӑ чухне, Ксени ку лайӑха е начара пулнине ӑнланса илеймерӗ, анчах хӑй президиумра ларни ӑна тата йӗркеллӗрех пулма хушнӑ, ун чӑрсӑр вӑй-халне тӑлласа тӑнӑ.
Пока он вел себя сдержанно, и Ксения не знала, хорошо это или плохо, но то, что он находился в президиуме, как бы налагало на него дополнительную ответственность и сковывало его бунтарскую силу.