Поиск

Шырав ĕçĕ:

яланах сăмах пирĕн базăра пур.

яланах (тĕпĕ: яланах) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Яланах чӗтренсе тӑракан пуҫ миминче шухӑш илемлӗ эрешсем тӑваймасть, ахӑр, хӑюллӑ, чӑрсӑр ӗмӗтсем ҫуратаймасть.
В мозгах, которые всегда встряхивают, вероятно, невозможно мысли плести свои смелые, красивые кружева, невозможно родить живую, дерзкую мечту.

Сарӑ шуйттан хули // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 659–670 стр.

Ыйтатӑп, ыйтатӑп: чӳрече кантӑкӗсене ҫу-ха, эпӗ кун ҫутине кураймастӑп, тетӗп; вӑл пур — яланах манса каять…
Прошу, прошу: «Вымой же окошко, я света божьего не вижу», а она все забывает…

Инкер-синкер // Александр Артемьев. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 191–208 стр.

Ҫӗрле эпӗ яланах кӑмака айнелле пӑхатӑп — тухмӗҫ-ши, тетӗп.
Я, ночью, все в подпечек гляжу — не покажутся ли?

Путвалра куҫ курми тусан мӑкӑрланать, ун витӗр эпӗ кӑмака ҫинчи хӗрарӑма аран-аран асӑрхарӑм: унӑн ҫӳҫӗсем сапаланса кайнӑ, пичӗ питӗ илемсӗр, яланах кулас килмесӗр кулнӑ пек, шӑлӗсем йӑлкӑшса тӑраҫҫӗ.
В подвале колебалось густое облако какой-то волосатой пыли, сквозь него я с трудом разглядел на печи встрепанную голову, обезображенное лицо женщины, блеск ее зубов, — невольную, нестираемую улыбку.

Арҫынсем иккӗмӗш хут хӑй патне килсен, вӑл яланах хӗпӗртет.
Она всегда радуется, когда мужчины в другой раз приходят.

Хӑй шӑппӑн тем ӗнерет, — яланах юрлать вӑл.
Он что-то мурлычет тихонько, — он всегда поет.

Итали ҫинчен хунӑ юмахсем // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 166–190 стр.

Пурте илӗртет ӑна: акӑ, ырӑ ҫӗр ҫинче юханшывсем пек хумханакан чечексем, хӑмӑр-кӑвак чулсем хушшинчи калтасем, олив йывӑҫҫин эрешлӗ ҫулҫисем ӑшӗнчи ҫутӑ симӗс чӗнтӗр пек виноград садӗнчи кайӑксем, тӗксӗм тинӗс тӗпӗнчи пулӑсем тата хулан тӑвӑр та аташса каймалла урамӗсенчи тӗрлӗрен юлхавсем: шпагӑпа чӗрсе-тӑрмаласа пӗтернӗ питлӗ самӑр нимӗҫ, яланах мизантроп рольне выляма хӑнӑхнӑ актера аса илтерекен акӑлчан, кӑлӑхах ҫав тери акӑлчан пек пулма тӑрӑшакан американец тата шӑнкӑрма пек шавлӑ ҫӑмӑлттай француз, — ҫаксем пурте илӗртеҫҫӗ Пепене.
Его всё занимает: цветы, густыми ручьями текущие по доброй земле, ящерицы среди лиловатых камней, птицы в чеканной листве олив, в малахитовом кружеве виноградника, рыбы в темных садах на дне моря и форестьеры на узких, запутанных улицах города: толстый немец, с расковырянным шпагою лицом, англичанин, всегда напоминающий актера, который привык играть роль мизантропа, американец, которому упрямо, но безуспешно хочется быть похожим на англичанина, и неподражаемый француз, шумный, как погремушка.

Лайӑх япала яланах тата лайӑхрах тӑвас кӑмӑл ҫуратать.
Хорошее всегда зажигает желание лучшего.

Тӑрать ҫапла Нунча хӗвел ҫинче, ҫынсен хаваслӑ ӗмӗт-шухӑшне, юраттарас кӑмӑлне чӗртсе — илемлӗ хӗрарӑм умӗнче паллӑ мар пулса юлма намӑс, яланах пуҫ тӳпинчен ҫӳлерех сикес килет.
Стоит Нунча на солнце, зажигая веселые мысли и желание нравиться ей, — пред красивой женщиной стыдно быть незаметным человеком и всегда хочется прыгнуть выше самого себя.

Тумланасса вара вӑл хӑйне тата илемлетсе ямалла тумланатчӗ, лайӑх кӗленчерен тунӑ стаканри эрех ҫапла илемлӗ курӑнать: кӗленче мӗн чухлӗ витӗр таса — эрехе те вӑл ҫавӑн чухлех таса кӑтартать, тӗс вӑл, хитре юрӑ кӗвви сӑмаха ҫӗкленӗ пекех, яланах эрехӗн шӑршипе тутине тата ырӑрах тӑвать, эпир ӑна чунӑмӑра кӑштах та пулин хӗвелӗн юнне парас тесе ӗҫетпӗр.
Она умела одеться так, что ее красота выигрывала, как доброе вино в стакане хорошего стекла: чем прозрачнее стекло — тем лучше оно показывает душу вина, цвет всегда дополняет запах и вкус, доигрывая до конца ту красную песню без слов, которую мы пьем для того, чтоб дать душе немножко крови солнца.

Ҫапла пурнатчӗ вӑл, хӑй те хавасланатчӗ, ҫынсене те нумайӑшне савӑнтаратчӗ, пуриншӗн те кӑмӑллӑччӗ, пурна-киле хӗрарӑм тусӗсем те, ҫыннӑн характерӗ шӑмшакӗпе юнӗнчен килнине, «таса аттесем» те хӑйсене хӑйсем яланах ҫӗнтерме пултарайманнине аса илчӗҫ пулас та, унпа хирӗҫме пӑрахрӗҫ, мирлешрӗҫ.
Так и жила она, радуясь сама, на радость многим, приятная для всех, даже ее подруги примирились с нею, поняв, что характер человека — в его костях и крови, вспомнив, что даже святые не всегда умели побеждать себя.

Ҫуркунне килсе ҫитсессӗн, Яланах ҫапла пулать: … … …
Это уж так водится: Тогда весна была: …

Ӗҫлеме пӗлетчӗ вӑл, ӑна пулӑшас текенсем те нумайччӗ; ӗҫ туса панӑшӑн тӳлеме укҫа ҫитмесен — вӑл хӑйӗн кулли-юррипе тата укҫаран яланах хаклӑ япалапа тӳлесе тататчӗ.
Работать она умела, охотников помочь ей было много; когда же у нее не хватало денег, чтоб заплатить за труд, — она платила смехом, песнями и всем другим, что всегда дороже денег.

Вӑл яланах ҫапла.
Это всегда так.

Пире материк патне юхтарса ҫитернӗ-мӗн, Амальфи леш енне — ют вырӑн, анчах, паллах, хамӑр ҫынсем — вӗсем те пулӑҫсем, кун пек ҫил-тӑвӑл вӗсене тӗлӗнтерсе пӑрахмасть, анчах кӑмӑлӗсене тата ырӑрах тӑвать: хӑрушлӑхра пурӑнакан ҫынсем яланах ырӑ кӑмӑллӑ!
Нас принесло к материку, за Амальфи — чужое место, но, конечно, свои люди — тоже рыбаки, такие случаи их не удивляют, но делают добрыми: люди, которые ведут опасную жизнь, всегда добры!

Халӗ калама та пултараймастӑп — халӗ те ҫавна аса илетӗп те, ҫав туйӑм яланах ман асӑмра иккенне сисетӗп.
И я не могу сказать — тогда или после, вспоминая об этих часах, я испытал чувство, которое и по сей день живо в памяти моего сердца.

— Хӑвна ху яланах ҫапла тыт: санран лайӑх ҫын та, санран япӑххи те ҫук пек тыткала хӑвна — ку тӗрӗс пулать!
— «Всегда держись так, как будто никого нет лучше тебя и нет никого хуже, — это будет верно!

Тепӗр тесен, ҫынсем ҫил-тӑвӑлтан яланах тӳрӗрех кӑмӑллӑ.
Впрочем — люди всегда честнее стихии.

Амӑшӗ — яланах вилӗме хирӗҫ; ҫын кил-ҫуртне вилӗм илсе кӗрекен алӑ — Аннесемшӗн курайми усал тӑшман вӑл, ун ывӑлӗ, ҫынна чӗресӗр тӑвакан чап-мухтавӑн сивӗ ҫутипе суккӑрланнӑскер, ҫакна курман.
Мать — всегда против смерти; рука, которая вводит смерть в жилища людей, ненавистна и враждебна Матерям, — ее сын не видел этого, ослепленный холодным блеском славы, убивающим сердце.

Акӑ вӑл ӗнтӗ хӑйне ҫуратиччен тӑхӑр уйӑх малтан пӗлнӗ ҫын умӗнче, яланах хӑй чӗринче усранӑ ҫын умӗнче тӑнӑ — тумӗ ун пурҫӑн та бархат, хӗҫпӑшалне хаклӑ чулсемпе эрешленӗ.
И вот она пред человеком, которого знала за девять месяцев до рождения его, пред тем, кого она никогда не чувствовала вне своего сердца, — в шелке и бархате он пред нею, и оружие его в драгоценных камнях.

Страницы:

Корпус чувашского языка

Поиск

Шырав ĕçĕ:

Сайт:

Статистика