Поиск

Шырав ĕçĕ:

ҫӑкӑр сăмах пирĕн базăра пур.

ҫӑкӑр (тĕпĕ: ҫӑкӑр) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Кунтан кунах ҫӑнӑх тусанӗ айӗнче, хамӑр урасемпе илсе кӗнӗ пылчӑк ӑшӗнче, шӑршлӑ, ҫӑра пӑчлӑхра чуста йӑвалаттӑмӑр, ӑна хамӑрӑн тарпа йӗпетсе кӗлентӗр тӑваттӑмӑр, Хамӑр ӗҫе эпир чунтан кураймастӑмӑрччӗ, хамӑр алӑ айӗнчен тухнӑ япалана нихҫан та ҫиместӗмӗрччӗ, хура ҫӑкӑр сушкӑран лайӑхрах пекчӗ.
Изо дня в день в мучной пыли, в грязи, натасканной нашими ногами со двора, в густой пахучей духоте мы рассучивали тесто и делали крендели, смачивая их нашим потом, и мы ненавидели нашу работу острой ненавистью, мы никогда не ели того, что выходило из-под наших рук, предпочитая кренделям черный хлеб.

Ҫирӗм улттӑпа пӗрре // Петӗр Хусанкай. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 119–131 стр.

Никам та, нимпе те хӗсмест сана: ҫиес килчӗ-тӗк — чарӑн та аллӑ пуслӑх пӗр-пӗр ӗҫ туса пар; ӗҫ пулмасан — ҫӑкӑр ыйт, параҫҫӗ.
Никакого ни от кого стеснения: захотелось есть — пристал, поработал чего-нибудь на полтину; нет работы — попроси хлеба, дадут.

Коновалов // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 70–118 стр.

— Хӗвел анса ларсан, эпир кӑвайт хурӑпӑр та, чей вӗретӗпӗр, ҫӑкӑр та пур пирӗн, ашӗ те пур.
— Сядет солнце, мы запалим костер, вскипятим чаю, есть у нас хлеб, есть мясо.

Лампа тӗтӗм кӑларса ҫунать, хутран-ситрен кӑмака питлӗхӗ ҫатӑртатса илет, урайӗнче выртакан ҫӑкӑр хыттисем кӑштӑртатаҫҫӗ.
Коптила лампа, изредка потрескивала заслонка печи, и корки испеченного хлеба на полках тоже трещали.

Кунта май ҫук… кунта ҫӑкӑр пӗҫереҫҫӗ… ҫук… кунта юрамасть!
Сюда невозможно… здесь хлеб пекут и… никак нельзя!

— Кам кирлӗ? — ыйтрӑм эпӗ; ҫав самантра Коновалов, ҫӑкӑр кӗреҫине урайне антарса ури ҫумне тытрӗ те, именкелесе, сухалне чӗпӗткелесе тӑчӗ.
— Кого нужно? — спросил я, в то время как Коновалов, опустив к ногам лопату, смущенно дергал себя за бороду.

Анчах кӗтмен ҫӗртен, пӗр каҫхине, эпир Коноваловпа кӑмакана ҫӑкӑр хывма тытӑннӑ вӑхӑтра, пекарня алӑкӗ уҫӑлчӗ те, тӗттӗм пӑлтӑртан шикленерех те ҫав хушӑрах иртӗнӳллӗн калаҫнӑ хӗрарӑм сасси илтӗнсе кайрӗ:
И вдруг, однажды вечером, когда мы с Коноваловым готовились сажать хлебы, дверь в пекарню отворилась, из темноты сырых сеней низкий женский голос, одновременно робкий и задорный, произнес:

Вӑл унта тӗл пулакан япаласен, кӗнекери геройсен ятне ӗнтӗ калатчӗ, пӗринче ҫапла, ҫӳлӗк ҫинчен ҫӑкӑр чашки ӳксе ҫӗмӗрӗлчӗ те, вӑл кӳренсе: — Эх, эсӗ, Прозоровский воевода! — терӗ мана.
Он называл предметы, с которыми имел дело, именами ее героев, и, когда однажды с полки упала и разбилась хлебная чашка, он огорченно и зло воскликнул: — Ах ты, воевода Прозоровский!

Унта вӗсем яланах нумайӑнччӗ; ҫӗтӗк-ҫатӑк тумланнӑскерсем, ҫурма-выҫӑскерсем, хӗвел ҫутинчен хӑраканскерсем, вӗсем ҫак шӑтӑк-шатӑк ҫуртра тӑманасем пек пурӑнатчӗҫ, пире, Коноваловпа иксӗмӗре, хапӑл тусах кӗтсе илетчӗҫ, мӗншӗн тесен вӑл та, эпӗ те, пекарньӑран тухас умӗн, пӗрер каравай шурӑ ҫӑкӑр илеттӗмӗр, ҫул май пӗр чӗрӗк эрех, ывсӑ тулли «вӗри апат» — ӳпке-пӗвер, чӗре, хырӑмлӑх туянаттӑмӑр.
Их всегда было много в нем; оборванные, полуголодные, боящиеся солнечного света, они жили в этой развалине, как совы, и мы с Коноваловым были среди них желанными гостями, потому что и он и я, уходя из пекарни, брали по караваю белого хлеба, дорогой покупали четверть водки и целый лоток «горячего» — печенки, легкого, сердца, рубца.

Кӑштах эрех, ҫӑкӑр, кӗнеке илеттӗмӗр те, ирех, Коновалов каларӑшле, «уҫӑ сывлӑша» тухаттӑмӑр.
Мы брали с собой немного водки, хлеба, книгу и с утра отправлялись «на вольный воздух», как называл Коновалов эти экскурсии.

Ҫӑкӑр ҫинчен те шухӑшламалла-ҫке, эпир, харкам хӑй сӑмахне ҫиеле кӑларасшӑн тавлаша-тавлаша, ӗҫе тытӑнтӑмӑр.
Однако надо было позаботиться о хлебе, и мы принялись за работу, продолжая доказывать друг другу правильность своих воззрений.

Унтан каллех чарӑнмалла пулчӗ — ҫӑкӑр пиҫрӗ, ӑна кӑларса ыттисене хыврӑмӑр, ҫӗнӗ чуста ҫӑрса лартрӑмӑр, кӑвас хутӑмӑр…
Потом опять пауза — печь испекла, вынули хлебы, посадили другие, замесили еще тесто, поставили еще опару…

Эпир кӑмакана ҫӑкӑр хыврӑмӑр та, тепре хывма хатӗрлесе хурсан, эпӗ тата пӗр сехет те хӗрӗх минут хушши кӗнеке вуларӑм.
Мы посадили печь, приготовили другую, и снова час и сорок минут я читал книгу.

Ҫӑкӑр хывар та — малалла вула!
Посадим печь — читай дальше!

Хӑш чухне, чуста ҫӑрнӑ май е ҫӑкӑр унанӑ май, сӑмсапа мӑрӑлтатмах пуҫлаттӑм.
Но иногда прорывался и начинал мурлыкать себе под нос, меся тесто и катая хлебы.

Ҫӑкӑр чӗрӗ!
Хлеб сырой!

Ун чухне эпӗ ҫӑкӑр пекарнинче пекаре пулӑшакан пулса ӗҫлеттӗм.
В то время я работал в хлебопекарне как «подручный» пекаря.

— Ҫӑкӑр илме каймасӑр кантӑк лартнӑ-тӑк мӗн шутламалла ӗнтӗ?
— Вместо того, чтобы за хлебом идти, стал окно чинить в подъезде.

Ванчӑк чӳрече // Денис Гордеев. «Халӑх шкулӗ – Народная школа» №5/2019 стр. 56-60

Арӑмӗ ҫӑкӑр магазинне кайма хистенине аса илмен пулсан кӑнтӑр апачӗчченех тӑрмашас кӑмӑл пурччӗ.
Если бы не вспомнил, что жена за хлебом послала, так бы до обеда и провозился.

Ванчӑк чӳрече // Денис Гордеев. «Халӑх шкулӗ – Народная школа» №5/2019 стр. 56-60

Ҫемҫе ҫӑкӑр пултӑр.
За свежим хлебом.

Ванчӑк чӳрече // Денис Гордеев. «Халӑх шкулӗ – Народная школа» №5/2019 стр. 56-60

Страницы:

Корпус чувашского языка

Поиск

Шырав ĕçĕ:

Сайт:

Статистика