Поиск

Шырав ĕçĕ:

МИХАЙЛОВ (тĕпĕ: ) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Чӑнах та, Михайлов ӑна (уншӑн пулсан ӗнтӗ, Калугин тупӑ сасси ҫине ним чухлӗ те ҫаврӑнса пӑхман ҫын пек туйӑнчӗ) ӗҫсем мӗнле пыни ҫинчен тӗпӗ-йӗрӗпех каласа пачӗ, анчах каласа панӑ чух Калугина сахал мар култарчӗ вӑл, кашни снаряд ӳкмессеренех, хӑш-пӗр чух ҫав тери инҫете ӳксен те, куклене-куклене ларчӗ, пуҫне пӗке-пӗке илчӗ, ялан «ку ӗнтӗ тӳрех кунта ӳкет» тесе ӗнентерме тӑрӑшрӗ.
И действительно, Михайлов подробно рассказал про работы, хотя во время рассказа и немало позабавил Калугина, который, казалось, никакого внимания не обращал на выстрелы, — тем, что при каждом снаряде, иногда падавшем и весьма далеко, приседал, нагибал голову и все уверял, что «это прямо сюда».

10 // Василий Алагер, Стихван Шавли. Толстой Л.Н. Севастополь калавӗсем: калавсем. — Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1942. — 238 с.

«Мӗне кура манпа пӗрле пырать-ха вӑл, — шухӑшласа илчӗ ҫак хушӑра Михайлов та, — пӗрре кӑна мар асӑрханӑ эп ӑна, вӑл пур чух кирек хӑҫан та инкек пулакан; ав тата тепри, тӳрех кунталла уласа килет, пулас».
«И зачем он идет со мной, — думал, с своей стороны, Михайлов, — сколько я ни замечал, он всегда приносит несчастье; вот она еще летит прямо сюда, кажется».

(Михайлов ертсе пыракан ротӑра, тупӑран персе тӑнӑ пиркиех, ҫӗр каҫиччен 26 ҫын катӑлнӑ).
(В роте, которой командовал Михайлов, от одного артиллерийского огня выбыло в ночь 26 человек.)

Михайлов, ҫак виҫӗ сехет хушшинче темиҫе хутчен те, ҫук, хӑтӑласси пулас ҫук ӗнтӗ манран, тесе шухӑшланӑскер, хӑй ҫумӗнче пур пек пӗчӗкҫӗ иконӑсене темиҫе хутчен те чуптуса илме ӗлкӗрнӗскер, юлашкинчен кӑштах лӑпланчӗ, ку таранччен те бомбӑсемпе етресем пайтах вӗҫсе иртрӗҫ, пӗри те мана килсе лекмерӗ, халь тин ма лектӗр ентӗ? тесе лӑплантарчӗ вӑл хӑйне хӑй.
Михайлов, в эти три часа уже несколько раз считавший свой конец неизбежным и несколько раз успевший перецеловать все образа, которые были на нем, под конец успокоился немного, под влиянием того убеждения, что его непременно убьют и что он уже не принадлежит этому миру.

Праскухина палласа илсе аллине антарнӑ хыҫҫӑн, мӗн тума кирлине лайӑхрах тавҫӑрса илсе, Михайлов хайхи приказание батальона пӗлтерчӗ, батальон вара хаваслӑн хӗвӗшме тытӑнчӗ, пӑшалӗсене илсе шинелӗсене тӑхӑнчӗ те вырӑнтан хускалчӗ.
Узнав Праскухина, опустив руку и разобрав, в чем дело, Михайлов передал приказанье, и батальон весело зашевелился, забрал ружья, надел шинели и двинулся.

Михайлов, рота командирне чӗнеҫҫӗ пулӗ тесе, хӑй вырӑнаҫса ларнӑ шӑтӑкран тухрӗ, Праскухина начальник вырӑнне хурса, вӑл аллине картус сӑмси патне илсе пычӗ те ун умне пырса тӑчӗ.
Михайлов, полагая, что спрашивают ротного командира, вылез из своей ямочки и, принимая Праскухина за начальника, держа руку у козырька, подошел к нему.

Михайлов хӑй ӑҫта кайнине аса илчӗ те нимӗнле мар пулса кайрӗ, намӑс пек туйӑнчӗ ӑна.
Михайлов вспомнил, куда он идет, и ему стыдно стало.

4 // Василий Алагер, Стихван Шавли. Толстой Л.Н. Севастополь калавӗсем: калавсем. — Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1942. — 238 с.

— Ма сапламарӑн сюртука? пӗрмай ҫывӑрассипе эс! — терӗ Михайлов, ҫилленсе.
— Отчего не починен сюртук? тебе только бы все спать, этакой! — сердито сказал Михайлов.

Юнкер Михайлов умне, темӗнле, хӑйне хӑй ытла пысӑк ҫын вырӑнне хунӑ пекрех пӑхса илсе, яшт тӑрса картусне хывса сывлӑх сунчӗ пулин те, ҫырлахнӑ кӑмӑллӑ Михайлов уншӑн кӳренмерӗ.
Он нисколько не огорчился подозрительно-высокомерным выражением, с которым юнкер вытянулся и снял перед ним фуражку.

3 // Василий Алагер, Стихван Шавли. Толстой Л.Н. Севастополь калавӗсем: калавсем. — Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1942. — 238 с.

— Мӗн, паян мӗн те пулин пулмасть пулӗ те? — шикленерех ыйтрӗ Михайлов, пӗрре Калугин ҫине, тепре Гальцин ҫине пӑхса илсе.
— А что, не будет ли нынче чего-нибудь? — робко спросил Михайлов, поглядывая то на Калугина, то на Гальцина.

— Тӗрӗссипе, ман ыран тин каймалла, анчах пирӗн пӗр офицер чирлерӗ, — пӗрре пуҫланӑ сӑмахне малалла тӑсрӗ Михайлов, — ҫапла вара… —
— Мне, по-настоящему, приходится завтра идти, но у нас болен, — продолжал Михайлов, — один офицер, так… —

— Ҫапла, хӗрӳ пулчӗ, — терӗ Михайлов.
— Да, жарко, — сказал Михайлов.

— Михайлов телейне, Калугин питӗ хаваслӑ, кӑмӑллӑ пулчӗ (унпа халь кӑна генерал самаях шанса калаҫнӑ-мӗн, тата Петербургран килнӗ Гальцин князь ун патне чарӑннӑ-мӗн) — штабс-капитан Михайлова ал тытма именсе тӑмарӗ вӑл, анчах Праскухин, бастионра чух Михайловпа час та часах тӗл пулаканскер, унӑн эрехне те пӗр хут кӑна мар ӗҫсе курнӑскер, преферансла вылянӑшӑн Михайлова 12 тенкӗ ҫурӑ тӳлеме тивӗҫ пулин те, ӑна ал тытма хӑяймарӗ.
К счастью Михайлова, Калугин был в прекрасном расположении духа (генерал только что поговорил с ним весьма доверенно, и князь Гальцин, приехав из Петербурга, остановился у него), он счел не унизительным подать руку штабс-капитану Михайлову, чего не решился, однако, сделать Праскухии, весьма часто встречавшийся на бастионе с Михайловым, неоднократно пивший его вино и водку и даже должный ему по преферансу 12 руб. с полтиной.

Тӑватӑ офицер: Михайлов паллакан Калугин адъютант, Гальцин князь адъютант, ку вара Калугиншӑн хӑйшӗн те кӑштах аристократ, Нефердов подполковник, ку ӗнтӗ светри ҫынсенчен пӗри, вӑл отставкӑна тухнӑ, хӑйӗн патриотизмла шухӑш-кӑмӑл пуррине кура, е чысшӑн ҫуннипе, пуринчен ытла пурте ҫапла тунине кура 122-ӗн тан службӑна таврӑннӑ ҫынсенчен пӗри; хӑй вӑл Мускаври клубсем тӑрӑх ҫӳрекен ватӑ хусах пулнӑ, кунта килсен вӑл кӑмӑлсӑррисен партийӗпе пӗрлешсе кайнӑ, нимӗн те туман, нимӗн те ӑнланман вӗсем, начальство распоряженийӗсене тиркесе кӑна пурӑннӑ, тепри Праскухин ротмистр, ку та 122 геройран пӗри.
Кружок этот составляли четыре офицера: адъютант Калугин, знакомый Михайлова, адъютант князь Гальцин, бывший даже немножко аристократом для самого Калугина, подполковник Нефердов, один из так называемых 122-х светских людей, поступивших на службу из отставки под влиянием отчасти патриотизма, отчасти честолюбия и, главное, того, что все это делали; старый клубный московский холостяк, здесь присоединившийся к партии недовольных, ничего не делающих, ничего не понимающих и осуждающих все распоряжения начальства, и ротмистр Праскухнн, тоже один из 122-х героев.

Штабс-капитан Михайлов хӑйӗн аристокрачӗсем пухӑнса тӑнӑ тӗлтен, вӗсем патне пыма хӑяймасӑр, икӗ хутчен иртсе кайрӗ, виҫҫӗмӗш хутӗнче вӑл, хӑйне хӑй пусмӑрласах тенӗ пек, вӗсем патне пырса тӑчӗ.
Штабс-капитан Михайлов два раза в нерешительности прошел мимо кружка своих аристократов, в третий раз сделал усилие над собой и подошел к ним.

Обжогов капитаншӑн пулсан штабс-капитан Михайлов аристократ, мӗншӗн тесен ун шинелӗ те, перчеткисем те таса, вӑл ӑна, кӑштах хисеплет пулин те, чӑтма ҫук юратмасть, штабс-капитан Михайловшӑн пулсан Калугин адъютант аристократ, мӗншӗн тесен вӑл адъютант тата ытти адъютантсемпе «эсӗ» тесе калаҫать; ҫакна пула вӑл, ӑна, хӑй унтан хӑрать пулин те, юратсах каймасть: Калугин адъютантшӑн пулсан Нордов граф аристократ, вӑл вара ӑна ялан ятлаҫать, хӑй ашӗнче вӑл ӑна флигель-адъютант пулнӑшӑн кураймасть.
Для капитана Обжогова штабс-капитан Михайлов аристократ, потому что у него чистая шинель и перчатки, и он его за это терпеть не может, хотя уважает немного; для штабс-капитана Михайлова адъютант Калугин аристократ, потому что он адъютант и на «ты» с другим адъютантом, и за это он не совсем хорошо расположен к нему, хотя и боится его; для адъютанта Калугина граф Нордов аристократ, и он его всегда ругает и презирает в душе за то, что он флигель-адъютант.

Анчах мӗншӗн-ха штабс-капитан Михайлов хӑраса тӑрать?
Но отчего же штабс-капитан Михайлов боится?

Сусликовӗ, хӑйне хӑй чарусӑр тыткалаканскер, май мар хытӑ кӑшкӑрашать, вӗсемпе пӗрле, уйрӑммӑнах шурӑ перчеткеллӗ офицерсем умӗнче, ҫӳреме те именмелле, ҫитменнине тата ҫав офицерсенчен пӗрине — адъютантне — штабс-капитан Михайлов ялан пуҫ тайса сывлӑх суннӑ, теприне те — штабс-офицере те — ҫавӑн пекех пуҫ тайса иртме пултарнӑ вӑл, мӗншӗн тесен вӑл ӑна хӑй палланӑ ҫын патӗнче ӗнтӗ икӗ хут тӗл пулнӑ.
А второй кричал так громко и развязно, что совестно было ходить с ними, особенно перед офицерами в белых перчатках, из которых с одним — с адъютантом — штабс-капитан Михайлов кланялся, а с другим — штаб-офицером — мог бы кланяться, потому что два раза встречал его у общего знакомого.

Штабс-капитан Михайлов асаилӳсенчен ирӗксӗрех ӗмӗтсемпе шанчӑксем патнелле куҫрӗ.
От воспоминаний штабс-капитан Михайлов невольно перешел к мечтам и надеждам.

2 // Василий Алагер, Стихван Шавли. Толстой Л.Н. Севастополь калавӗсем: калавсем. — Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1942. — 238 с.

Анчах штабс-капитан Михайлов, курсивпа паллӑ тунӑ сӑмахсемпе ҫыру тонне пӑхмасӑрах, хӑйӗн кӗпӗрнере пурӑнакан шурчак сӑн-питлӗ тусне калама ҫук хурланчӑклӑ чун киленӗвӗпе аса илчӗ, каҫсерен унпа пӗрле беседкӑра ларнисене, сисӗм-туйӑм ҫинчен калаҫнисене аса илчӗ вӑл, хӑйӗн ырӑ кӑмӑллӑ улан юлташне аса илчӗ кабинетра ларнӑ чух, пӗрер пус хурса пулькӑ тунӑ чух, вӑл, ҫителӗклӗ взятка илеймен пирки, мӗнле тарӑхнине, унӑн арӑмӗ хӑйсенчен мӗнле кулнине аса илчӗ, — ҫак ҫынсемпе мӗн тери туслӑ пурӑннине аса илчӗ вӑл (шурчак сӑн-питлӗ тусӗ хӑйне ытларах та кӑмӑлланӑн туйӑннӑ-и тен ӑна): ҫак сӑнсем хӑйсен обстановки-мӗнӗпех куҫ умне тухса тӑрса вӗлтлетсе иртнӗн туйӑнчӗҫ ӑна, ҫав тери илемлӗ, савӑнӑҫлӑ, чуна килентермелле-мӗн вӗсем, вӑл вара, хӑйӗн асаилӗвӗсемпе киленсе йӑл кулса илчӗ те, аллипе хуллен ҫеҫ кӗсьине тытса пӑхрӗ, кӗсьинче ун хӑйшӗн питӗ паха, чуна ҫывӑх ҫыру выртать-мӗн.
штабс-капитан Михайлов с невыразимо грустным наслаждением вспомнил о своем губернском бледном друге и как он сиживал, бывало, с ним по вечерам в беседке и говорил о чувстве, вспомнил о добром товарище-улане, как он сердился и ремизился, когда они, бывало, в кабинете составляли пульку по копейке, как жена смеялась над ним, — вспомнил о дружбе к себе этих людей (может быть, ему казалось, что было что-то больше со стороны бледного друга): все эти лица с своей обстановкой мелькнули в его воображении в удивительно-сладком, отрадно-розовом цвете, и он, улыбаясь своим воспоминаниям, дотронулся рукою до кармана, в котором лежало это милое для него письмо.

Страницы:

Корпус чувашского языка

Поиск

Шырав ĕçĕ:

Сайт:

Статистика