Поиск

Верочка

Петербургра лайӑх хӑйма тупма йывӑр, ҫапах та Верочка чӑнахах питӗ лайӑх, нимӗн те хутӑштарман хӑйма шыраса тупать.
Трудно иметь хорошие сливки в Петербурге, но Верочка отыскала действительно отличные, без всякой подмеси.

Акӑ вӑл чей ӗҫме тухать те, упӑшкине ыталаса илсе: «епле ҫывӑртӑн, савнӑ тусӑм?» тет, чей ӗҫнӗ хушӑра ӑна тӗрлӗ ӑҫтиҫуксем ҫинчен тата кирлӗ япаласем ҫинчен те каласа кӑтартать; сӑмах майӗн каласан, Вера Павловна, — ҫук, Верочка: вӑл ирхине чей ӗҫнӗ чухне те Верочка-ха, — чей ӗҫнинчен ытларах хӑйма ӗҫет: чей кунта ячӗшӗн ҫеҫ, чей куркинче вара ҫурри ытла хӑйма; вӑл хӑймана та ҫав тери юратать.
Вот она и выходит к чаю, обнимает мужа: «Каково почивал, миленький?», толкует ему за чаем о разных пустяках и непустяках; впрочем, Вера Павловна — нет, Верочка: она и за утренним чаем еще Верочка — пьет не столько чай, сколько сливки: чай только предлог для сливок, их больше половины чашки; сливки — это тоже ее страсть.

Ку вӑл упӑшки чей хатӗрлеме пуҫланине пӗлтерет: ирхине чей упӑшки хатӗрлет, Вера Павловна, — ҫук, хӑйӗн пӳлӗмӗнче вӑл Вера Павловна мар, Верочка, — тумланма пуҫлать.
Это значит, что муж может начинать делать чай: поутру он делает чай, и что Вера Павловна, — нет, в своей комнате она не Вера Павловна, а Верочка, — начинает одеваться.

Вӑраннӑ хыҫҫӑн Вера Павловна вырӑн ҫинче нумайччен ачашланса выртать; вӑл ачашланма юратать, кӑшт тӗлӗрнӗ пек пулать, ҫук, тӗлӗрмест вӑл, мӗн тумалли ҫинчен шухӑшлать; выртать вӑл тӗлӗрмесӗр, шухӑшламасӑр — ҫук, шухӑшлать: «Епле ӑшӑ, ҫемҫе, аван, питӗ ырӑ ирхине ачашланса выртма; упӑшки, урӑхла каласан, «савнӑ тусӗ» вӑтам пӳлӗмрен, — ҫук, вӑтам пӳлӗмсенчен пӗринчен, халӗ ӗнтӗ вӑтам пӳлӗм иккӗ, ку вӑл качча тухни тӑваттӑмӗш ҫул ҫине кайсан-ҫке-ха, — «Верочка, вӑрантӑн-и?» — тесе каличчен ачашланса выртать.
Вера Павловна, проснувшись, долго нежится в постели; она любит нежиться, и немножко будто дремлет, и не дремлет, а думает, что надобно сделать; и так полежит, не дремлет и не думает — нет, думает: «Как тепло, мягко, хорошо, славно нежиться поутру»; так и нежится, пока из нейтральной комнаты, — нет, надобно сказать: одной из нейтральных комнат, теперь уже две их, ведь это уже четвертый год замужества, — муж, то есть «миленький», говорит: «Верочка, проснулась?»

— Верочка!
— Верочка!

— Тата хаваслӑ, Верочка, эпӗ яланах хаваслӑ, салху чухне те яланах хавас.
— И веселая, Верочка, я всегда веселая, и когда грустная, все-таки веселая.

— Тӗрӗс, — тет те Верочка йӑл кулать, мӗншӗн тесен вӑл чӑнах та пылак печенисем ҫиме, вӗсене кухньӑра хатӗрлеме юратать.
— Правда, — говорит Верочка и улыбается, что уличена в любви к сладким печеньям и в хлопотах над ними в кухне.

Эсӗ пылак япаласем ҫиме юрататӑн вӗт, Верочка, — тӗрӗс-и?
А ты любишь сладко покушать, Верочка, правда?

Эсӗ, Верочка, кухаркӑна апат пӗҫерме пулӑшнӑ чухне, кухньӑра пӑчӑ, тӗттӗм пулсан та, сана лайӑх, кӑмӑллӑ, эсӗ кухньӑра пӑчӑ та тӗттӗм пулни ҫинчен шутламастӑн та вӗт?
Когда ты, Верочка, помогаешь кухарке готовить обед, ведь в кухне душно, чадно, а ведь тебе хорошо, нужды нет, что душно и чадно?

Ку вӑл, Верочка, часах пулӗ.
Это скоро будет, Верочка.

— Ҫук, Верочка, кайран ун пек пулмасть.
— Да, Верочка, после так не будет.

Ҫапла, Верочка, тав ту хӑвӑн аннӳне Ан юрат эсӗ ӑна, вӑл усал, анчах пурне те сана вӑл туса панӑ, вӑл пулман пулсан, эсӗ те пулас ҫукчӗ, пӗл эсӗ ҫакна.
Да, Верочка, будь признательна к своей матери, не люби ее, она злая, но ты ей всем обязана, знай это: без нее не было бы тебя.

Ҫапла, Верочка, халӗ ман ытти усал ҫынсене хирӗҫ пыракан усал ҫынсемсӗр пурӑнма юрамасть ӗнтӗ.
Да, Верочка, теперь мне нельзя без таких злых, которые были бы против других злых.

Анчах куратӑн-и, Верочка, усаллисем вӗсем тӗрлӗрен пулаҫҫӗ: пӗрисене тӗнчере пурнӑҫ начарланни кирлӗ, теприсене, вӗсем те усаллисемех, пурнӑҫ лайӑхланни кирлӗ: ҫавӑн пек пулсан, вӗсене усӑллӑ пулать.
Но видишь, Верочка, злые бывают разные: одним нужно, чтобы на свете становилось хуже, другим, тоже злым, чтобы становилось лучше: так нужно для их пользы.

— Чупту мана, Верочка, пире пӗрле кӳрентерчӗҫ.
— Поцелуй меня, Верочка, мы вместе огорчены.

— Верочка, эпӗ санпа яланах ырӑ кӑмӑллӑ пулма тӑрӑшрӑм, ырӑ кӑмӑллӑ вӗт эсӗ, эпӗ вара хампа калаҫакан ҫын мӗнле, ҫавӑн пек.
— Верочка, я хотела всегда быть доброй с тобой, ведь ты добрая, а я такова, каков сам человек, с которым я говорю.

Верочка чӗтресе йӗрет, сехӗрленет.
Верочка и плачет, и дрожит, и холодеет.

Верочка чӗнмест, сиксе ҫеҫ чӗтрет хӑй.
Верочка молчит, а сама холодеет.