Поиск

Шырав ĕçĕ:

ҫын сăмах пирĕн базăра пур.

ҫын (тĕпĕ: ҫын) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Телейлӗ юратӑвӑн мӗнпур савӑнӑҫӗсем те ун умӗнче нимӗн те мар: вӑл ҫын чӗрине ӗмӗрлӗхех тап-таса килӗшӳлӗхпе, чи таса мӑнкӑмӑллӑхпа тултарать.
Все радости счастливой любви — ничто перед ним: оно навсегда наполняет чистейшим довольством, самою святою гордостью сердце человека.

XX // Николай Сандров, Владимир Садай. Чернышевский, Николай Гаврилович. Мӗн тумалла?: роман; вырӑсларан Николай Сандров, Владимир Садай куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 495 с.

Ҫакна ҫав тери ачашшӑн; чунтан-чӗререн каланӑ пирки Лопухов хӑйӗн кӑкӑрӗнче пылак та ӑшӑ туйӑм чӳхенсе илнине туйса илчӗ, телейлӗ пулнӑ ҫын ҫав туйӑма нихҫан та манас ҫук.
Это было сказано так нежно, так искренно, так просто, что Лопухов почувствовал в груди волнение теплоты и сладости, которого всю жизнь не забудет тот, кому счастье дало испытать его.

Нивушлӗ вӑл питӗ йӗркеллӗ те вӗреннӗ ҫын пулнӑран?
Неужели оттого, что он серьезный и ученый человек?

Кирсанов та йӗркеллӗ те вӗреннӗ ҫын, анчах унӑн гравюрӑсем те, чечексем те пур.
Но ведь у Кирсанова и гравюры и цветы, а он также серьезный и ученый человек.

Е ку Дмитрий питӗ йӗркеллӗ, вӗреннӗ ҫын пулнӑран-и?
Или это оттого, что Дмитрий серьезный, ученый человек?

Вӑл тӳрӗ кӑмӑллӑ ҫын.
Он честный человек.

«Епле ырӑ вал, епле тав тума пӗлмен ҫын эпӗ!» — шухӑшлать Вера Павловна.
«Какой он добрый, какая я неблагодарная!» — думает Вера Павловна.

— Ырӑ ҫын эсӗ, савнӑ тусӑм; ырӑ ҫын.
— Добр, мой милый; ты добрый.

— Ырӑ ҫын тетӗн-и, Верочка?
— Добрый человек, говоришь, Верочка?

— Тав тӑватӑп сана, эсӗ маншӑн ҫав тери ырӑ ҫын.
— Благодарю тебя, ты так добр ко мне.

«Вӑл ырӑ кӑмӑллӑ ҫын, вӑл мана ҫӑлса хӑваракан ҫын.
«Он человек благородный, он мой избавитель.

XIX // Николай Сандров, Владимир Садай. Чернышевский, Николай Гаврилович. Мӗн тумалла?: роман; вырӑсларан Николай Сандров, Владимир Садай куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 495 с.

Икӗ-виҫӗ ҫамрӑк ҫын, ӑна вӗрентнӗ профессорсенчен пӗри — ытла ҫамрӑках марскер, унӑн тусӗсем ыттисене тахҫанах ҫапла каласа панӑ пулнӑ: тӗнчере темӗнле Фирхов пур иккен, вӑл Берлинта пурӑнать, тата темӗнле Клод Бернар пур иккен, вӑл Парижра пурӑнать, тата ҫавӑн пеккисем ыттисем те пур, вӗсене пурне те астуса тӑма та ҫук, вӗсем те ҫавӑн пекех тӗрлӗ хуласенче пурӑнаҫҫӗ, ҫав Фирхов, Клод Бернар тата тахӑшӗ — ҫаксем вӗсем медицина наукине чи ӑста пӗлекенсем иккен.
Два-три молодые человека да один немолодой человек из его бывших профессоров, его приятели, давно наговорили остальным, будто бы есть на свете какой-то Фирхов, и живет в Берлине, и какой-то Клод Бернар, и живет в Париже, и еще какие-то такие же, которых не упомнишь, которые тоже живут в разных городах, и что будто бы эти Фирхов, Клод Бернар и еще кто-то — будто бы они светила медицинской науки.

X // Николай Сандров, Владимир Садай. Чернышевский, Николай Гаврилович. Мӗн тумалла?: роман; вырӑсларан Николай Сандров, Владимир Садай куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 495 с.

Вӑл та, Лопухов пекех, илемлӗ пит-куҫлӑ ҫын.
У него, как и у Лопухова, были правильные, красивые черты лица.

Халӗ тата виҫҫӗмӗш ҫын тухса тӑрать.
Теперь входит третий человек.

IX // Николай Сандров, Владимир Садай. Чернышевский, Николай Гаврилович. Мӗн тумалла?: роман; вырӑсларан Николай Сандров, Владимир Садай куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 495 с.

Анчах вӗсем ҫаксене пурне те темӗнле хӑйсене евӗр ӑнланаҫҫӗ: хӑйсене хӑйсем епле тытассине те, килти йӗркелӗхпе тасалӑха та, туйӑмлӑхпа ырлӑха та вӗсем урӑхла ӑнланаҫҫӗ, пурте пӗр пек ӑнланаҫҫӗ, тата пурте пӗр пек ӑнланаҫҫӗ ҫеҫ те мар, ку вӑл пурте темӗнле пӗр пек, ҫапла вара, ҫын хӑйне хӑй епле тытассипе килти типтерлӗх, ырлӑхпа туйӑмлӑх — ҫаксем пурте вӗсен пӗр япала пекех пулса тухать.
Но все это они представляют себе как-то по-своему: и нравственность и комфорт, и чувственность и добро понимают они на особый лад, и все на один лад, и не только все на один лад, но и все это как-то на один лад, так что и нравственность, и комфорт, и добро, и чувственность — все это выходит у них как будто одно и то же.

Анчах китаецсем хушшинче европеецсем китаецсемпе танлаштарсан кӑна пурте пӗр пек, чӑннипе илсен, европеецсем пӗр-пӗринпе китаецсем пӗр-пӗринпе уйрӑлса тӑнинчен ытларах уйрӑлса тӑнӑ пекех, ҫынсем ҫак пӗр типра та мӗнпур ытти типсен уйрӑмлӑхӗсем пӗр-пӗринпе уйрӑлса тӑнинчен ытларах уйрӑлаҫҫӗ, вӗсен уйрӑмлӑхӗсем те нумайрах пулаҫҫӗ, Кунта темӗнле ҫын та пур: сиваритсем те, аскетсем те, хытӑ кӑмӑллисем те, ачашшисем те, тем-тем тӗрлисем те.
Но как европейцы между китайцами все на одно лицо и на один манер только по отношению к китайцам, а на самом деле между европейцами несравненно больше разнообразия, чем между китайцами, так и в этом, по-видимому, одном типе разнообразие личностей развивается на разности более многочисленные и более отличающиеся друг от друга, чем все разности всех остальных типов разнятся между собою, Тут есть всякие люди: и сибариты, и аскеты, и суровые, и нежные, и всякие, всякие.

Эпӗ ӗнтӗ ватах мар, пӗртте ватӑ мар ҫын пулсан та, эпӗ ҫитӗннӗ вӑхӑтра вӑл тип ҫукчӗ-ха.
В мое время его еще не было, хоть я не очень старый, даже вовсе не старый человек.

VIII // Николай Сандров, Владимир Садай. Чернышевский, Николай Гаврилович. Мӗн тумалла?: роман; вырӑсларан Николай Сандров, Владимир Садай куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 495 с.

Кашниех вӗсенчен — паттӑр ҫын, иккӗленмен, каялла чакман, ӗҫе тытӑнма пӗлекен, ӗҫе тытӑнас пулсан, ӑна хӗрсех тытӑнакан ҫын, ӗҫ вӗсен аллинчен тухса ӳкес ҫук: ку вӑл — вӗсен пӗр палли; тепӗр енчен, вӗсенчен кашниех ҫав тери тӳрӗ кӑмӑллӑ ҫын.
Каждый из них — человек отважный, не колеблющийся, не отступающий, умеющий взяться за дело, и если возьмется, то уже крепко хватающийся за него, так что оно не выскользнет из рук: это одна сторона их свойств; с другой стороны, каждый из них человек безукоризненной честности, такой, что даже и не приходит в голову вопрос:

Ара, китаецсем тӗрӗс калаҫҫӗ вӗт: вӗсен тӗлӗшпе илсен, пур европеецсем те, пӗр европеец пек, уйрӑм ҫын мар, тип представителӗ анчах, урӑх нимӗн те мар; пурте вӗсем таракансемпе йӗпе таракансене ҫимеҫҫӗ, пурте вӗсем ҫынсене вак турамсем туса вакламаҫҫӗ, пурте вӗсем рис эрехӗ мар, ахаль эрехпе виноград эрехӗ ӗҫеҫҫӗ, тата пӗртен-пӗр япалана, — китаецсемшӗн чи чаплӑ шутланаканскерне, — чее те пӗрте китаецсем пек ӗҫмеҫҫӗ: сахӑрсӑр мар, сахӑрпа ӗҫеҫҫӗ.
Да китайцы и правы: в отношениях с ними все европейцы, как один европеец, не индивидуумы, а представители типа, больше ничего; одинаково не едят тараканов и мокриц, одинаково не режут людей в мелкие кусочки, одинаково пьют водку и виноградное вино, а не рисовое, и даже единственную вещь, которую видят свою родную в них китайцы, — питье чаю, делают вовсе не так, как китайцы: с сахаром, а не без сахару.

Вӗсен питӗ палӑрса тӑракан паллисем пурте — уйрӑм ҫын паллисем мар, тип паллисем, вӑл тип, витӗр куран вулаканӑм, эсӗ хӑнӑхнӑ ҫынсенчен ҫав тери уйрӑлса тӑрать, унӑн пӗтӗмле уйрӑмлӑхӗсем хӑйӗн уйрӑмлӑхӗсене йӑлтах витсе тӑраҫҫӗ.
Все резко выдающиеся черты их — черты не индивидуумов, а типа, типа до того разнящегося от привычных тебе, проницательный читатель, что его общими особенностями закрываются личные разности в нем.

Страницы:

Корпус чувашского языка

Поиск

Шырав ĕçĕ:

Сайт:

Статистика