Поиск

Шырав ĕçĕ:

унта сăмах пирĕн базăра пур.

унта (тĕпĕ: унт) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Унта — лагерьсем, намӑса пӗлмен сӑмахсем те ӳсӗр хресченсем кӑна.
А там — лагеря, да охальники солдаты, да пьяные мужики.

Инкер-синкер // Александр Артемьев. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 191–208 стр.

— Эпӗ хам курупкӑсенчи чӗрчунсене унта илсе тухӑттӑм та ирӗке кӑларса ярӑттӑм, — уҫӑлса ҫӳреччӗр вӗсем!
— Я бы взял туда зверильницу и всех выпустил их, — гуляй, домашние!

Сана — лайӑх, ӑҫта кирлӗ унта йытӑ пек ҫӳретӗн.
Тебе — хорошо, ходишь куда хошь, как собака все равно.

Мӗн унта курупкӑра?
Там кто в коробочке?

Эрешмен вӑл унта — путсӗрскер!
Это — паучишка там сидит, подлец!

Стена тӑрӑх темиҫе хут ҫӳлӗк тунӑ, унта пирус е шӑрпӑк курупкисем купаланса выртаҫҫӗ.
По стене в несколько линий тянулись узенькие полочки, на них лежали стопки папиросных и спичечных коробок.

— Манӑн савнӑҫӑм, — терӗ те хӗрарӑм, сулӑнса кайса, кӗтессе ӳкрӗ; унта, чул урайӗнчен кӑшт ҫӳлерех, сарлака вырӑн пур-мӗн.
— Утешеньишко мое, — сказала женщина и, покачнувшись, опрокинулась в угол, — там, едва возвышаясь над кирпичом пола, была приготовлена широкая постель.

Тинӗс тӗкӗр пек тикӗс чухне, чулсем хушшинче шурӑ хумсем сиккелесе выляман вӑхӑтра, Пепе пӗр-пӗр чул ҫине пырса ларать те, ҫивӗч куҫӗпе тӑрӑ шыв ҫинелле пӑхать: унта, хӗрлӗрех тӗслӗ шыв курӑкӗсем хушшинче, пулӑсем ярӑнса ишеҫҫӗ, пӗчӗк раксем хӑвӑрттӑн вӗлтлетеҫҫӗ, краб хӑяккӑн йӑраланса иртет.
А когда море спокойно, как зеркало, и в камнях нет белого кружева прибоя, Пепе, сидя где-нибудь на камне, смотрит острыми глазами в прозрачную воду: там, среди рыжеватых водорослей, плавно ходят рыбы, быстро мелькают креветки, боком ползет краб.

Итали ҫинчен хунӑ юмахсем // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 166–190 стр.

— Карҫинккӑна тӳпеми тултарнӑччӗ, унта вунӑ улма анчах пулнӑ-и?
— В полной до верха корзине всего десяток яблок?

Пепе нимӗҫсене юратмасть, вӑл хӑйсен урамӗнчи, плошадьри тата тӗксӗм ларёксем умӗнчи пурнӑҫпа пурӑнать, унта Пепешӗн ҫывӑх ҫынсем сӑра ӗҫеҫҫӗ, картла выляҫҫӗ, хаҫат вулаҫҫӗ тата политика ҫинчен калаҫаҫҫӗ.
Пепе не любит немцев, он живет идеями и настроениями улицы, площади и темных лавочек, где свои люди пьют вино, играют в карты и, читая газеты, говорят о политике.

Австралирен Энрико Борбоне таврӑнчӗ, ҫав тӗлӗнмелле ҫӗршывра (унта камӑн кӑмӑл пур, ҫавӑ ҫӑмӑллӑнах нумай укҫа тупма пултарать) вӑл вӑрман касса пурӑннӑ, халӗ тӑван ҫӗршыв хӗвелӗпе ӑшӑнма килнӗ те унтах, ирӗклӗн пурӑнмалли ҫӗрех, каялла кайма шухӑшлатчӗ.
Воротился из Австралии Энрико Борбоне, он был дровосеком в этой чудесной стране, где всякий желающий легко достает большие деньги, он приехал погреться на солнце родины и снова собирался туда, где живется свободней.

Ҫакӑ ҫил, пире пӗчӗккӗн-пӗчӗккӗнех тинӗселле тӗкнӗ пек, ҫыр хӗрринчен ачашшӑн вӗрекен ҫил, питӗ чее те усал; унта вӑл систермесӗр кӑна ҫывхарать те, пире хӑйне кӳрентерекенсем вырӑнне хунӑ пек, пирӗн ҫине сасартӑк сиксе ӳкет.
— Это очень хитрый и злой ветер, вот этот, который так ласково дует на нас с берега, точно тихонько толкая в море, — там он подходит к вам незаметно и вдруг бросается на вас, точно вы оскорбили его.

Хулара, тӑшман ан асӑрхатӑр тесе, кил-ҫуртсенче ҫутӑ ҫутмасӑр ларнӑ, урамсенче те сӗм-тӗттӗм пулнӑ, унта виле шӑрши кӗнӗ, вилӗм кӗтекен ҫынсем пӑшӑлтатса калаҫни илтӗннӗ, — амӑшӗ ҫаксене мӗн пурнех пӗлсе-курса тӑнӑ; ун умӗнче тӑван ҫӗршывӗпе тӑван ҫынсем пулнӑ, вӗсем вӑл мӗн тӑвасса кӗтнӗ, вӑл вара хӑйне хӑй тӑван хулан мӗнпур ҫыннисен амӑшӗ пек туйнӑ.
Она видела там, в темных домах, где боялись зажечь огонь, дабы не привлечь внимания врагов, на улицах, полных тьмы, запаха трупов, подавленного шёпота людей, ожидающих смерти, — она видела всё и всех; знакомое и родное стояло близко пред нею, молча ожидая ее решения, и она чувствовала себя матерью всем людям своего города.

— Унта сана кашни чул ачаран пӗлсе, астуса юлнӑ, — тенӗ ӑна амӑшӗ.
— Где каждый камень знает и помнит тебя ребенком, — сказала она.

О, унта, ҫӗр айӗнче, тӗттӗмре урӑх ҫынсем ӗҫленине, ҫӗр айӗпе пире хирӗҫ килекен ӗҫ шавне илтсен — ӑнланайӑр-ши эсир ҫакна, синьор! — Пире, пӗчӗккӗскерсене, пурсӑмӑра та пӗр харӑс лапчӑтса хума пултармалла, калама ҫук йывӑр ҫӗр айӗнче ӑна илтсен!
О, когда мы услыхали там, под землею, во тьме, шум другой работы, шум идущих встречу нам под землею — вы поймите, синьор, — под огромною тяжестью земли, которая могла бы раздавить нас, маленьких, всех сразу!

Ҫав тӑвӑн эпир касса ҫурнӑ пысӑк ҫӑварне, ирхине, хӗвел тухнӑ вӑхӑтра, пӗчӗк ҫынсем кӗре-кӗре кайнине, ҫӗр айне кӗрекенсем хыҫӗнчен хӗвел салхуллӑн пӑхса юлнине курас пулать, — унта машинӑсем, тӑвӑн тӗксӗм сӑнарӗ, ҫав тарӑн шӑтӑкра шӑв-шав кӗрлесе янӑраса тӑрать, ҫӗре кисрентернӗ сасӑ, ӑссӑр ҫын ахӑлтатнӑ евӗр, ахӑрса каять.
Надо видеть черный зев, прорезанный нами, маленьких людей, входящих в него утром, на восходе солнца, а солнце смотрит печально вслед уходящим в недра земли, — надо видеть машины, угрюмое лицо горы, слышать темный гул глубоко в ней и эхо взрывов, точно хохот безумного.

Унта пӗтӗмпех юмахри пекчӗ, хисеплӗ синьор; эпир, ҫынсем — пӗчӗккӗскерсем кӑна, вӑл, ҫавӑ ту — пӗлӗте ҫити, эпир унӑн вар-хырӑмне пӑраласа шӑтаратпӑр…
Там всё было фантастично, дорогой синьор; мы, люди, — такие маленькие, и она, эта гора, — до небес, гора, которой мы сверлили чрево…

Эпир ӑна суранласа, ун ӑшне тарӑнӑн шӑтарса кӗтӗмӗр те, — вӑл пире унта хаяррӑн кӗтсе илчӗ.
Когда мы вошли в нее глубоко, прорезав в горе эту рану, — земля там, внутри, встретила нас сурово.

Тӑртаннӑ тута хӗррисенчи пыла чӗлхипе тутлӑн ҫулла-ҫулла, вӑл кӑвак куҫӗсемпе тӗм айнелле пӑхса илкелет: унта Орёл кӗпернин чи ҫамрӑк ҫынӗ лӑпкӑн ҫывӑрать.
И, вкусно облизывая языком мед на вспухших губах, все косилась синими глазами под куст, где спокойно спал новейший орловец.

Этем ҫурални // Александр Артемьев. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 156–165 стр.

Ырӑ шухӑшсем, тӗрлӗрен тӗрлӗ ӗҫсем пӗрин хыҫҫӑн тепри аса килсе, пуҫ тавра вӑйӑ карти евӗр ҫаврӑнаҫҫӗ; ман чунӑмра ҫак вӑйӑ карти — тинӗс ҫинчи шурӑ кӑпӑклӑ хумсем пекех, вӗсем ҫиелте кӑна ҫапла, анчах лере, шаларах — лӑпкӑ, унта ман ҫамрӑклӑхӑн ҫутӑ та чечен ӗмӗчӗсем, тинӗс тӗпӗнче кӗмӗл пулӑсем ишсе ҫӳренӗ евӗр, лӑпкӑн ишеҫҫӗ.
Приятные думы, пестро одетые воспоминания, ведут в памяти тихий хоровод; этот хоровод в душе — как белые гребни волн на море, они сверху, а там, в глубине, — спокойно, там тихо плавают светлые и гибкие надежды юности, как серебряные рыбы в морской глубине.

Страницы:

1
...
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
...
1403

Корпус чувашского языка

Поиск

Шырав ĕçĕ:

Сайт:

Статистика