Поиск

Ломов

Ҫакӑн пек истори ҫинчен илтсен, пурте ҫав вӑхӑтра Рахметов пӗр уйӑх ҫурӑ е икӗ уйӑх хушши, тен, унтан та ытларах-и, ахаль чухнехинчен салхурах, тӗксӗмрех ҫӳренине, ӑна унӑн сӗмсӗр ачашлӑхӗпе, сигарӑсемпе, — куҫранах ятланӑ пулсан та, хӑйне хирӗҫ хӗрсе кайманнине, ӑна Никитушка Ломов тесе чӗннӗ чухне сарлакан та пылаккӑн йӑл кулманнине аса илнӗ.
Узнав такую историю, все вспомнили, что в то время, месяца полтора или два, а может быть, и больше, Рахметов был мрачноватее обыкновенного, не приходил в азарт против себя, сколько бы ни кололи ему глаза его гнусною слабостью, то есть сигарами, и не улыбался широко и сладко, когда ему льстили именем Никитушки Ломова.

Никитушка Ломов ҫеҫ тума пултаракан паттӑр ӗҫрен юрату ҫуралса тухнӑ.
Любовь произошла из события, достойного Никитушки Ломова.

Никитушка Ломов пулмашкӑн ӗне какайӗ нумай ҫимелле пулнӑ, — вӑл ӑна чӑнах та нумай ҫинӗ.
Чтобы сделаться и продолжать быть Никитушкою Ломовым, ему нужно было есть говядины, много говядины, — и он ел ее много.

Вӑл вӗсемпе интересленсе кайнӑ та вӗсемпе кампа та пулин паллашма тӑрӑшнӑ; унӑн вара Кирсановпа тӗл пулма май килнӗ, ҫавӑнтан вара унтан урӑхла ҫын, Никитушка Ломов тата ригорист, пуласси пуҫланнӑ.
Они заинтересовали его, он стал искать знакомства с кем-нибудь из них; ему случилось сойтись с Кирсановым, и началось его перерождение в особенного человека, в будущего Никитушку Ломова и ригориста.

Тепӗр ҫулла вӑл пӑрахут ҫине ларса кайнӑ; палуба ҫинче хӗвӗшекен ахаль халӑх хушшинчен пӗри пӗлтӗр унпа пӗрле кӳленсе ҫӳренӗ ҫын: пулнӑ, ҫакӑнтан вара юлташ-студенчӗсем ӑна Никитушка Ломов тесе чӗннине пӗлнӗ.
На следующее лето он ехал на пароходе; один из простонародия, толпившегося на палубе, оказался его прошлогодним сослуживцем по лямке, а таким-то образом его спутники-студенты узнали, что его следует звать Никитушкою Ломовым.

Вӑл манӑн бурлак пулас килет тенӗ пулсан, судно хуҫипе бурлаксем шалт тӗлӗнсе кайнӑ пулӗччӗҫ, пӗртте ӗненмен пулӗччӗҫ, ӑна ӗҫе илмен пулӗччӗҫ; ҫавӑнпа вал эртелпе туслашса кайнӑ та ахаль пассажир пек пулса ларнӑ, бурлаксене судно туртма пулӑшнӑ, тепӗр эрнерен чӑн-чӑн рабочи пекех кӳлӗнсе ӗҫлеме пуҫланӑ; часах вӑл мӗнле туртнине ҫынсем асӑрханӑ, унпа туртӑнса вӑйсене виҫсе пӑхма тытӑннӑ, — вӑл хӑйӗн юлташӗсенчен чи патваррисене те, виҫҫӗшне е тӑваттӑшне, туртса ҫӗнтернӗ; ун чухне вӑл 20 ҫулта пулнӑ, вара ӑна юлташӗсем, унчченхи героя асӑнса, Никитушка Ломов тесе чӗнме пуҫланӑ.
Сказать, что он хочет быть бурлаком, показалось бы хозяину судна и бурлакам верхом нелепости, и его не приняли бы; но он сел просто пассажиром, подружившись с артелью, стал помогать тянуть лямку и через неделю запрягся в нее, как следует настоящему рабочему; скоро заметили, как он тянет, начали пробовать силу, — он перетягивал троих, даже четверых самых здоровых из своих товарищей; тогда ему было двадцать лет, и товарищи его по лямке окрестили его Никитушкою Ломовым, по памяти героя, уже сошедшего тогда со сцены.

Инҫетри тӑкӑрлӑксенче вара ачасем: «Никитушка Ломов килет, Никитушка Ломов килет!» — тесе кӑшкӑрни илтӗннӗ, вара пурте пристаньтен базара каякан урамалла чупнӑ, халӑх ушкӑнӗ хӑйӗн паттӑрӗ хыҫҫӑн кӗпӗрленсе пынӑ.
Когда судно приставало к городу и он шел на рынок, по-волжскому на базар, по дальним переулкам раздавались крики парней: «Никитушка Ломов идет, Никитушка Ломов идет!» — и все бежали на улицу, ведущую с пристани к базару, и толпа народа валила вслед за своим богатырем.

Никитушка Ломов, пӗр 20 — 25 ҫул каярах Атӑл тӑрӑх ҫӳренӗ бурлак, Геркулес пек вӑйлӑ ҫын пулнӑ; унӑн ҫӳллӗшӗ 15 вершук пулнӑ, кӑкӑрӗпе те, хулпуҫҫипе те сарлашкаскер, мӑнтӑр мар, анчах та питӗ кӗрнекскер, вӑл 15 пӑт тайнӑ.
Никитушка Ломов, бурлак, ходивший по Волге лет двадцать — пятнадцать тому назад, был гигант геркулесовской силы; пятнадцати вершков ростом, он был так широк в груди и в плечах, что весил пятнадцать пудов, хотя был человек только плотный, а не толстый.

Ӑна Никитушка е Ломов, е пӗрле Никитушка Ломов тесе чӗннӗ чух вӑл сарлакан та пылаккӑн йӑл кулнӑ, ун пек кулма унӑн чӑнах та тивӗҫлӗ сӑлтавӗ те пулнӑ, мӗншӗн тесен миллионшар ҫынсем хушшинче чапа тухнӑ ята вӑл ҫутҫанталӑкран мар, хӑйӗн шухӑш-кӑмӑлӗ, ирӗкӗ ҫирӗп пулнинчен илнӗ.
Но когда его называли Никитушкою, или Ломовым, или по полному прозвищу Никитушкою Ломовым, он улыбался широко и сладко и имел на то справедливое основание, потому что не получил от природы, а приобрел твердостью воли право носить это славное между миллионами людей имя.