Поиск

Дуняшка

Герань те ҫавӑн пекех илемлӗн чечекленет, кушак та кӑмака ҫинче ҫаплах мӑрӑлтатса выртать, пӗчӗк Дуняшка та кушетка ҫинчех ҫывӑрать.
Так же пышно цвела герань, так же мурлыкал кот на лежанке, так же спала на кушетке маленькая Дуняшка.

Дуняшка та мана атте тесе чӗнет, Степана аса та илмест!
Вот и Дуняшка зовет меня папаней и не поминает Степана!

Василий хӑйпе пӗрле илсе килнӗ пӗчӗк Дуняшка герань чечекӗсен тӗмисем хушшине ларать те кӗнекепе вылять.
Маленькая Дуняшка, которую Василий привел с собой, уселась между кустами герани и играла книжкой.

Вӑл ҫав сака унӑн ури айӗнчен туртса илнӗ те хӑй кӗтессине ҫӗклесе кайнӑ: ку Степанӑн юратнӑ сакки пулнӑ, Дуняшка ӑна тӑрӑшсах упранӑ.
Она вытянула эту скамейку у него из-под ног и унесла в свой угол: это была Степанова любимая скамейка, и Дуняшка ревниво оберегала ее.

Пӗррехинче, Василий урине тӑхӑннӑ чухне, сӑран тытнӑ пӗчӗк сак ҫине урине пуссан, Дуняшка ӑна ҫиленсе ҫапла каласа хунӑ: «Пар! Ку аттен!»
Однажды, когда Василий, обуваясь, оперся ногой о маленькую обшитую кожей скамейку, Дуняшка враждебно сказала ему: «Дай! Это папина!»

Ачасем, уйрӑмах Дуняшка, Степана аса илсе, уншӑн тунсӑхланӑ.
Помнили Степана и тосковали о нем дети, особенно Дуняшка.

Дуняшка куҫӗсене мӑчлаттарса илчӗ, вара хӗрлӗ пичӗ тӑрӑх куҫҫуль тумламӗсем йӑрлатса анчӗҫ:
Дуняшка заморгала, и по розовым щекам ее часто-часто покатились слезы:

Дуняшка пуҫне усрӗ:
Дуняшка опустила голову:

— Авӑ унта… кухньӑра… чей чашки ванчӗ… — ответлерӗ Дуняшка нимӗн те пулман пек сасӑпа, — ваннӑ чей чашки ӑна пӗрре те пӑшӑрхантарман тейӗн.
— Да, вон там… на кухне… чашка разбилась… — ответила Дуняшка деланно равнодушным тоном, словно разбитая чашка не имела к ней никакого отношения.

Дуняшка чӗнмерӗ.
Дуняшка молчала.

— Ҫук, айӑпламан, — тимсӗррӗн ответлерӗ Дуняшка, — Мӗн туса тӑратӑн эсӗ?
— Нет, не наказала, — небрежным тоном ответила Дуняшка, — Что ж ты стоишь?

Килте Дуняшка кӑна пулнӑ, вӑл кӑмака хыҫӗнче кӗтесре, айӑпа кӗнишӗн ӑна амӑшӗ яланах тӑратакан ҫӗрте, шӑппӑн тӑрса, ниҫталла пӑхмасӑр пӳрнипе тӑма чавкалать.
Дома была одна Дуняшка, которая тихо стояла в углу за печкой, куда мать обычно ставила ее за провинности, и с независимым видом ковыряла глину пальцем.

— Вӑл, анне, авӑнать, — савӑнӑҫлӑн пӗлтернӗ Дуняшка.
— А оно, маменька, гнется, — радостно сообщала Дуняшка.

Дуняшка чӳрече патӗнче тӑнӑ, сӑмсипе тата ҫамкипе пӗтӗм вӑйран кантӑк ҫине пусӑннӑ.
Дуняшка стояла у окна и изо всей силы носом и лбом давила на оконное стекло.

— Катюша, ҫенӗхе тухса пӑх-ха, Дуняшка мӗн тӑвать унта? — ыйтнӑ Авдотья, тӑруках иккӗленмелле шӑплӑх пулса тӑнишӗн пӑшӑрханса; Катюша тухса пӑхнӑ: — Нимӗн те тумасть вӑл. Чӳрече патӗнче тӑрать, — тенӗ вӑл.
— Катюша, пойди-ка погляди, что там в сенях Дуняшка делает, — просила Авдотья, обеспокоенная внезапной и подозрительной тишиной; Катюша смотрела и говорила: — Ничего она не делает. Стоит у окна.

Амӑшӗ: «Эсӗ текех ан ашкӑн тесе, ҫаптартӑм эпӗ сана» — тет пулсан, вӑл питӗ хытӑ ҫаптарнине те тӳснӗ, анчах амӑшӗ: «Эпӗ сана, аскӑна, хӗнерӗм!» — тесен, вара Дуняшка алпа сӗртӗнсенех куҫҫуль юхтарнӑ.
Если мать отвечала: «Похлопала я тебя, чтобы ты не озорничала», — Дуняшка миролюбиво переносила самые крепкие шлепки, но если мать говорила: «Побила я тебя, прокуду!» — то Дуняшка заливалась горькими слезами от одного прикосновения.

Дуняшка тӳрӗ кӑмӑллӑ та харсӑр пулнӑ, тӗк ларма пултарайман.
Дуняшка была прямодушна, решительна и не выносила бездействия.

Шаль-тутӑр пӗркеннӗ, пальто тата калама ҫук пысӑк ҫӑматӑ тӑхӑннӑ Дуняшка ун патне йӑваланнӑ пек чупса пычӗ.
К нему кубарем подкатилась Дуняшка, закутанная в шаль, пальто и обутая в непомерно большие валенки.

Чӑлан хӑми хыҫӗнче пӗчӗк Дуняшка макӑрать.
За перегородкой плакала маленькая Дуняшка.