Поиск

Дамянчо

— Часах урӑх юрӑ илтӗн-ха, ӑна эс Дамянчо пулӑшмасӑрах ӑнланӑн, — мӑкӑртатрӗ Огнянов хапхаран тухнӑ чух.
— Скоро услышишь другую песню, и ее ты поймешь без помощи Дамянчо, — бормотал себе под нос Огнянов, выходя в ворота.

Дамянчо чорбаджи кама сӑмах вӗҫҫӗн сӑмахӑн куҫарса тӑчӗ?
Кому чорбаджи Дамянчо слово в слово переводил всю песню?

Дамянчо Григоров юнашарах ларчӗ-ҫке.
Ведь рядом с ним сидел Дамянчо Григоров.

Дамянчо сӑмахӗпе ӗнтӗ ҫак юрӑ граф хӑйӗн арӑмне чунтан савса юратнине пӗлтерет имӗш.
По словам Дамянчо, песня выражала сердечную любовь графа к графине.

Дамянчо вырӑнӗнче урӑххи пулнӑ пулсан, аптраса ӳкнӗ пулӗччӗ, анчах ку ун йышши мар, вӑл, темле чӑкӑлтӑш ыйтас-тӑвас пулсан та, питех хӑраса тӑмасть.
Другой на месте Дамянчо, пожалуй, растерялся бы, но Дамянчо был не из тех, кого можно поставить в тупик каверзной просьбой.

Дамянчо Григорова вӑл пӗтӗмпе куҫарса тӑма сӗнчӗ.
Он попросил Дамянчо Григорова переводить ему каждый куплет.

Дамянчо хулпуҫҫине хӗскелесе илчӗ.
Дамянчо пожал плечами.

— Мӗнле ирсӗр ҫынсем пурӑннӑ вара ҫав ҫӗршывра! — шӑппӑн каларӗ бей хӑйпе юнашар ларакан Дамянчо Григорова.
— Что за мерзкие люди жили в этой стране! — тихо сказал бей Дамянчо Григорову.

— Бей-эфенди, — ӑнлантарчӗ ӑна Дамянчо, — пьесӑна кӑсӑкрах пултӑр тесе, ӑна ҫапла ҫырнӑ-ҫке.
— Бей-эфенди, — объяснил Дамянчо, — так написано, чтобы поинтереснее было.

Пӗрремӗш парта хушшинче ларакан Дамянчо Григоров пьесӑн пӗрремӗш пайӗнче мӗнле ӗҫсем пулса иртни ҫинчен бее йӗркеллех каласа ӑнлантарма пултарчӗ.
Сидя за первой партой, Дамянчо Григоров подробно разъяснял бею события первого действия.

Бейпе юнашар, старике мӗн кирлӗ таран йӑпатма пултартӑр тесе, Дамянчо Григорова лартрӗҫ.
Рядом с беем посадили Дамянчо Григорова, чтобы тот по мере сил развлекал старика.

Дамянчо хӑй историне каласа пӗтерме те ӗлкӗрейменччӗ-ха, Гинка ҫав хушӑра Лалка ӑҫта тесе пӑхкала пуҫларӗ.
Пока Дамянчо рассказывал свою историю, тетка Гинка оглядывалась по сторонам, ища глазами Лалку.

Дамянчо Григоров мӑйӑр йывӑҫне аҫа ҫапни ҫинчен каласа пачӗ, ҫав йывӑҫ айӗнче ҫул ҫӳренсем ларнӑ пулнӑ та, йывӑҫне вут хыпса илнӗ, аллӑ сурӑх пӗтнӗ ҫавӑн чух, унӑн турӑ лашин хӳрине татса кайнӑ пулнӑ, кайран ҫав лашине ним хаксӑрах сутса янӑ иккен.
И Дамянчо Григоров рассказал, как молния ударила в ореховое дерево, под которым сидели путники, зажгла его, убил пятьдесят овец и оторвала хвост у его гнедого коня, которого потом пришлось продать за бесценок.

Ах, пулчӗ те ҫавӑн чух тӑвӑл, турӑ хӑтартарах! — сӑмах сиктересшӗн пулмарӗ Дамянчо Григоров.
И вдруг началась гроза, боже упаси, — не преминул вставить свое слово Дамянчо Григоров.

Дамянчо бай тем вӑрӑмӑш истори каласа кӑтартрӗ, унта хурахсенчен урӑх икӗ паша та хутшӑннӑ-мӗн, Щипра каҫ выртмалли ҫурт хуҫи капитан пулнӑ имӗш, грек, тет, Валахири Куза княҫӑн йӑмӑкӗ те пулнӑ иккен.
Тут Дамянчо рассказал очень длинную историю, в которой, кроме разбойников, фигурировали двое пашей, содержатель постоялого двора в Штипе, капитан греческого судна и сестра валашского князя Кузы.

Дамянчо Григоров паҫӑртанпах мӗнле те пулин култармалли каласа кӑтартасшӑн хӗрӗнетчӗ, Смион хаджи сӑмахӗн вӗҫӗ ӑна шӑпах юрамалла пек туйӑнчӗ те, тинех пуҫлаҫа ячӗ:
Дамянчо Григоров, с нетерпением ждавший случая рассказать какой-нибудь длинный анекдот, ухватился за последнее слово Хаджи Смиона и начал: