Поиск

Листницкий

— Пулӑ пуҫӗнчен ҫӗрет, — ҫӑварӗнчен мӑкӑрланса тухакан тӗтӗмпе пӗрле персе ячӗ ватӑ Листницкий.
— Рыба с головы гниет, — вместе с дымом вытолкнул старый Листницкий фразу.

Пенсне айӗпе куҫне мӑчлаттарса, ӑна хирӗҫ Евгений Листницкий тухрӗ.
Навстречу ему, щурясь из-под пенсне, шел Евгений Листницкий.

Тепӗр минутран ун хыҫӗнчен ватӑ Листницкий кӑштӑртатса тухрӗ.
Через минуту следом за ней вышел сам старый Листницкий.

Ирхине вара, фронтран Евгений Листницкий ашшӗ патне — Ягоднӑя таврӑнни ҫинчен илтрӗ те, ҫӗршыври лару-тӑру пирки тӗплӗн пӗлес тата малашнехи ӗҫсенчен шикленнипе тӑвӑлса ҫитнӗ ӑш-чиккине пусӑрӑнтарас тесе, Листницкийсем патне кайса калаҫма шут тытрӗ.
А утром, прослышав, что в Ягодное приехал с фронта к отцу Евгений Листницкий, решит съездить туда, чтобы поговорить, выяснить подлинное положение и снять с души горькую накипь тревожных предчувствий.

Аяккалла кайса пыракан Листницкий юрра-кӗвве сӑрхӑнса кӗнӗ сирӗлми тунсӑха ҫав-ҫавах уҫҫӑн илтрӗ:
Листницкий, уходя, слышал все ту же тоску, перелитую в песнь:

Листницкий, хӑй ӑссӗн кулкаласа, чӗтренсе килекен юррӑн ҫеммипе пӗр шай утса пыма тӑрӑшрӗ.
Листницкий шел, непроизвольно улыбаясь, норовя шагать в такт голосам.

Ҫывӑрма таврӑннӑ чух Листницкий таврана янӑратса шӑранакан юрра тата чӗрене ҫурас пек хыттӑн, анчах илемлӗн те пӗр тӑтӑш шӑхӑра-шӑхӑра кӗвӗ каланине илтрӗ:
Возвращаясь с прогулки, Листницкий еще издали услышал мощные раскаты песни и дикий, пронзительный, но складный присвист:

Незвиска ялне апат-ҫимӗҫ патне кайнӑ каптенармус сӑмакун тупса килсе казаксене хӑналантарнине Листницкий ҫавӑнтах туйса илчӗ.
Листницкий догадался, что каптенармус, ездивший в местечко Незвиску за продуктами, привез оттуда самогонки и угостил казаков.

Казаксен авалхи юррин чуна уҫӑлтарса яракан ухӑнуллӑ сӑмахӗсене канма тухнӑранпа та Листницкий пӗрре кӑна илтсе курчӗ.
За время стоянки на отдыхе единственный раз услышал Листницкий подмывающие, бодрящие слова старинной казачьей песни.

Листницкий ӑҫта та пулин сарай ҫывӑхнерех пырса тӑрать, кӗрхи сивӗ каҫӑн тӗксӗм ытамне тинкерсе сӑнать, ҫав хушӑрах хӑйӗн куҫӗ те куҫҫульпе тулнине, куҫ хупаххисенче темскер ҫивӗччӗн те ачашшӑн чике-чике килнине туять.
Листницкий стоял где-нибудь неподалеку от сарая, вглядывался в осеннюю хмарь вечера и ощущал, что глаза его увлажняются слезой, остро и сладко режет веки.

Листницкий ӑна чарӑнса тӑрса итлет; ансат та хурлӑхлӑ кӗвӗ, хӑйӗн чунне те хӑватлӑн тытса илсе, ҫемҫен пӑчӑртаса хӗстернине туять.
Листницкий, останавливаясь, прислушивался и чувствовал, что и его властно трогает бесхитростная грусть песни.

Сотня вырнаҫнӑ тӗлтен — заводӑн пысӑк сарайӗ ҫывӑхӗнчен иртсе пынӑ чух Листницкий час-часах каҫсерен пӗр хурлӑхлӑ та сӑмахпа каламалла мар кичем юрра илтет.
Вечерами, проходя мимо просторного заводского сарая, где селилась сотня, Листницкий чаще всего слышал одну песню, тоскливую, несказанно грустную.

Листницкий сотни вӗсене чарса тӑратма приказ илчӗ.
Листницкий с сотней получил приказ задержать их.

Кунашкал чух ҫын мӗн те пулин шутласа хурать пулсан, вӑл мӗн тери хӑрушӑ пулнине Листницкий аван пӗлет ӗнтӗ.
Листницкий великолепно знал, как страшен бывает человек, когда в таком состоянии рвется к какой-либо цели.

Анчах Листницкий те, ытти офицерсем те ҫак хаваслӑх ноябрь уйӑхӗнчи уяр ҫанталӑк евӗр кӑна иккенне пӗлсе тӑчӗҫ: паян савӑнӑҫлӑ вӗсем, ыран пачах урӑхла.
Но Листницкий, да и все офицеры знали, что веселость эта — как погожий день в ноябре: нынче есть, а завтра нет.

Плюнув, Листницкий отошел.

— Эсӗ мӗн шӑл йӗретӗн? — шӑрчӑкланса кӑшкӑрса пӑрахрӗ ӑна Листницкий; унтан, хӑмач пек хӗрелсе кайса, казак ҫинелле тулхӑрса пычӗ.
— Ты чему улыбаешься? — запальчиво крикнул Листницкий, багровея, подступая к казаку.

Кам, сан шутпа, ҫак листовкӑсене пӑрахса ҫӳреме пултарнӑ? — ыйтрӗ Листницкий.
Кто, думаешь, мог бы разбросать эти воззвания? — обратился к нему Листницкий.