Поиск

Федор

Федор

— Районта мӗншӗн ҫакӑн пек хӗсӗрлеҫҫӗ? — сӑмахне малалла тӑсрӗ Федор Лукич, Нарыжный мӗн каланине итлемесӗр.
— Почему в районе идет такое самочинство? — продолжал Федор Лукич, не слушая Нарыжного.

— Районта йӗркесӗрлӗхсем нумай, — Федор Лукич чышкине сӗтел ҫине хурса, чарӑнса тӑчӗ, — ҫавӑнпа халӗ, кая юлман чухне, вӗсем ҫинчен аслӑ влаҫа пӗлтерес пулать, унтан тӗрӗслеме комисси яччӑр…
— В районе творятся такие безобразия, что тут надо, — Федор Лукич положил кулак на стол, помолчал, — тут надо, пока не поздно, обращаться в высшую власть, чтоб комиссию для проверки выслали…

Федор Лукич каллех пуҫне сулларӗ, ассӑн сывласа илчӗ.
Федор Лукич снова покачал головой и тяжело вздохнул.

— Мӗне кирлӗ ку кичем калаҫу, Федор? — хутшӑнчӗ Марфа Семеновна.
— Федор, и к чему завели такой скучный разговор? — вмешалась Марфа Семеновна.

— Алексей, лар, — Федор Лукич Артамашова хӑйпе юнашар лартрӗ.
— Алексей, сядь, — Федор Лукич посадил Артамашова рядом с собой.

— Чарӑн-ха, Евсей, — терӗ Федор Лукич.
— Помолчи, Евсей, — сказал Федор Лукич.

Манӑн пӗртен-пӗр начальник Федор Лукич пулнӑ, халӗ те ҫавах…
У меня был начальником и остался один Федор Лукич…

— Тӑхта, Евсей Гордеич, — чарчӗ ӑна Федор Лукич, — ӗлӗкхи вӑхӑтсене эсӗ пуҫран кӑларса ывӑт та манса кай, ӑна текех тавӑраймӑн ӗнтӗ.
— Погоди, Евсей Гордеич, — перебил Федор Лукич, — ты прежние времена выбрось из головы и забудь, того уже не воротишь.

— Федор Лукич калать кӑна — кирек мӗнле ӗҫе те пӗр самант хушшинче тӑватпӑр!
— Сказал Федор Лукич — и в одно мгновение любое задание исполнено!

Аялти кӗпе вӗҫҫӗн ҫеҫ юлнӑ Федор Лукич, пукан хыҫне мӑнаҫлӑн таяннӑ та Нарыжнӑя итлесе кулкаласа ларать; те вӑл хӑйӗн палкама юратакан тусне ырлать, те сивлет — ӑнланма хӗн.
А Федор Лукич, и нательной рубашке, откинулся на спинку стула и, слушая Нарыжного, ухмылялся, и нельзя было понять: одобряет или порицает своего словоохотливого друга.

Евсей Нарыжный часах ӳсӗрӗлсе кайса, хӑйӗн турилкки ҫине ҫӗрулми иле-иле хучӗ, ҫав самантра вӑл чӑх урине те ҫаклатса илчӗ; вӑл Федор Лукичпа вӑрҫӑ ҫулӗсенчи йывӑр вӑхӑтра та ӗҫлеме ҫӑмӑл пулни ҫинчен хӗрӳллӗн калаҫрӗ; куҫӗсем унӑн пӗрмаях ачашшӑн хупӑна-хупӑна илчӗҫ.
Евсей Нарыжный, быстро захмелев, подбавлял себе в тарелку картошки, зацепив при этом куриную ножку, горячо доказывал, что с Федором Лукичом даже в трудное военное время работать было легко; глаза его все время ласково жмурились.

— Сана, Марфушка, никам та ирӗксӗрлесе ӗнентермест, — терӗ Федор Лукич.
— А тебя, Марфуша, и верить никто не принуждает, — сказал Федор Лукич.

Чылай ҫула ҫитнӗскер, упӑшки пекех кӑпӑшкаскер, вӑл ҫамрӑкланма хӑтланса ҫӳренӗ, Федор Лукич пек хавшак мар, ҫирӗп сывлӑхлӑ пулнӑ.
Пожилая и такая же, как и муж, рыхлая, она еще молодилась и была, не в пример Федору Лукичу, при здоровье.

— Унта, Алексей, чӗрӗ шухӑш йӑлтӑртатать! — Федор Лукич тытӑнчӑклӑн кулса ячӗ.
— Это, Алексей, блестит живая мысль! — Федор Лукич хрипло рассмеялся.

— Мӗншӗн? — Федор Лукич кулса илчӗ.
— А за что? — Федор Лукич усмехнулся.

Евсей Нарыжный, «Светлый путь» колхоз председателӗ пулнӑскер, — Федор Лукич тути ҫинчи тур паллине ҫиллессӗн турткаларӗ те шухӑша кайрӗ.
Евсей Нарыжный, бывший председатель «Светлого пути», — Федор Лукич пощипал родинку на губе и задумался.

Федор Лукич ҫурӑмӗпе стена ҫумне таянса, урисене тӑсрӗ.
Федор Лукич сидел, опершись спиной о стенку и вытянув ноги.