Поиск

Шырав ĕçĕ:

темӗн (тĕпĕ: те) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

— Хӑтланса пӑхас-им ӗнтӗ; мӗнпе шӳт тумасть чёрт тени! вӑрӑмтуна та хӑш чух темӗн те пӗр тӑвакан.
— Попытаться нешто, чем черт не шутит! и комар, бывает, что, знаете, какие штуки делает.

17 // Василий Алагер, Стихван Шавли. Толстой Л.Н. Севастополь калавӗсем: калавсем. — Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1942. — 238 с.

Валеҫессе вӑл хӑвӑрт та типтерсӗр валеҫет, темӗн пирки пӑлханать пулас, тирпейсӗр ҫын пек курӑнас тесе ҫеҫ ҫапла хӑтланать пулас вӑл.
Он метал прямо и неаккуратно, видимо чем-то взволнованный и только желая казаться небрежным.

Темӗн ҫинчен те шухӑшларӗ вӑл: ун куҫӗ умӗнчен чипер сестра, Марцов ури, унӑн чӑлха ӑшӗнче вылянакан пӳрнисем, теттӗм ҫӗр, бомбӑсем тата темӗн те пӗр тӗрлӗ вилӗм сӑнарӗсем вӗлтлетсе иртнӗ пек пулчӗҫ.
Он ничего не думал: хорошенькая сестра милосердия, нога Марцова с движущимися в чулке пальцами, мрак, бомбы и различные образы смерти смутно носились в его воображении.

12 // Василий Алагер, Стихван Шавли. Толстой Л.Н. Севастополь калавӗсем: калавсем. — Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1942. — 238 с.

Пӗлетӗн-и, — шӑп вӗренсе тухас умӗн эпир виҫҫӗн чӗлӗм туртма кайрӑмӑр, — швейцарски хыҫӗнчи пӳлӗме пӗлетӗн вӗт-ха, эсир вӗреннӗ чух та ҫавах пулнӑ пулӗ вӑл, — анчах та пӗлесчӗ сан, эсрел сторожӗ курнӑ та дежурный офицер патне калама чупнӑ (эпир вӗт вӑл сторожа темиҫе хутчен те эрехлӗх панӑ), дежурный офицере хайхи вӑрттӑн йӑпшӑнса пырса тӑнӑ-мӗн; эпир ӑна курсанах, лешсем мӑн пирусӗсене пӑрахрӗҫ те аякри алӑкран кӗре-кӗре тарчӗҫ, — пӗлетӗн-и, а ман ӗнтӗ ниҫта кайма ҫук, вӑл мана темӗн те пӗр каласа хӑратма тытӑнчӗ, паллах, эпӗ те маххӑ памарӑм, ну, вӑл вара инспектора каласа панӑ, кайрӗ вара.
Можешь себе представить, перед самым выпуском мы пошли втроем курить, — знаешь эту комнатку, что за швейцарской, ведь и при вас, верно, так же было, — только, можешь вообразить, этот каналья сторож увидал и побежал сказать дежурному офицеру (и ведь мы несколько раз давали на водку сторожу), он и подкрался; только как мы его увидали, те побросали папироски и драло в боковую дверь — а мне уж некуда, он тут мне стал неприятности говорить, разумеется, я не спустил, ну, он сказал инспектору, и пошло.

6 // Василий Алагер, Стихван Шавли. Толстой Л.Н. Севастополь калавӗсем: калавсем. — Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1942. — 238 с.

Виҫӗ уйӑх хушши ҫӳренӗ вӑл станцисем тӑрӑх, пӗр станцирен теприне ҫитнӗ, кашни станцире пекех ун Севастопольрен таврӑнакан офицерсене кӗтсе илме тӳр килнӗ, офицерӗсем ӑна хӑрушла ӗҫсем ҫинчен кала-кала панӑ, ҫакна пула ӗнтӗ унӑн халь кӑна асӑннӑ сисӗм-туйӑмӗ вӑй илсех пынӑ, юлашкинчен вара ку сисӗм-туйӑм ӑна, мӗскӗн офицере, П-ра пурӑннӑ чух хӑйне хӑй темӗн те пӗр тума пултаракан герой вырӑнне хураканскере, пӗтерсех хунӑ, Дуванкоя ҫитнӗ тӗле вӑл мӗскӗн хӑравҫӑ пулса тӑнӑ, пӗр уйӑх маларах корпусран действующи ҫара каякан ҫамрӑксемпе пӗрлешсе кайнӑскер, вӑл, халь ӗнтӗ эпӗ юлашки кунсене пурӑнса ирттеретӗп тесе шухӑшлаканскер, мӗн май килнӗ таран хулленрех кайма тӑрӑшнӑ, кашни станцирех кроватьне сӳте-сӳте пуҫтарнӑ, ҫула каймалли пӗчӗкҫеҫ чемоданне уҫа-уҫа чӑрманнӑ, преферансла вылянӑ, жалоба кӗнеки ҫине вӑхӑта ирттермелли япала ҫине пӑхнӑ пек ҫеҫ пӑхнӑ, хӑйне лашасем паман чух савӑннӑ.
Чувство это в продолжение 3-месячного странствования по станциям, на которых почти везде надо было ждать и встречать едущих из Севастополя офицеров с ужасными рассказами, постоянно увеличивалось и наконец довело до того бедного офицера, что из героя, готового на самые отчаянные предприятия, каким он воображал себя в П., в Дуванкуй он был жалким трусом; и, съехавшись месяц тому назад с молодежью, едущей из корпуса, он старался ехать как можно тише, считая эти дни последними в своей жизни, на каждой станции разбирал кровать, погребец, составлял партию в преферанс, на жалобную книгу смотрел, как на препровождение времени, и радовался, когда лошадей ему не давали.

5 // Василий Алагер, Стихван Шавли. Толстой Л.Н. Севастополь калавӗсем: калавсем. — Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1942. — 238 с.

Сӑмахран, Псрекопра эпӗ икӗ эрне пурӑнтӑм; смотритель сирӗнпе калаҫасшӑн та мар, — хӑҫан каяс килет ҫавӑн чух кайӑр; ҫула тухнӑ курьерсем те темӗн чухлӗ выртаҫҫӗ.
В Перекопе, например, я 2 недели жил; смотритель с вами и говорить не хочет, — когда хотите поезжайте; одних курьерских подорожных вот сколько лежит.

Пӗлетӗр-и эсир, пирӗн юлташ унта пӗр канцелярине кӗрсе пӑхрӗ; ӑна темӗн те пӗр каласа кӳрентерсе пӗтернӗ… пӗлетӗр-и, епле аван мар вӑл.
Можете себе представить, наш товарищ ходил там в канцелярию: ему грубостей наговорили… можете себе представить, как неприятно!..

4 // Василий Алагер, Стихван Шавли. Толстой Л.Н. Севастополь калавӗсем: калавсем. — Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1942. — 238 с.

Пӗр икӗ сехет маларах темӗн те пӗр тӗрлӗ, пысӑк та вак-тӗвек ӗмӗтсемпе, кӑмӑлсемпе пурӑннӑ ҫынсен юнланса пӗтнӗ ӳчӗсем, темиҫе ҫӗршерӗн, бастионпа траншея хушшинчи ем-ешӗл те сывлӑмлӑ лапампа Севастопольри часовньӑн тип-тикӗс урайӗнче пӗр хускалмасӑр выртаҫҫӗ; темиҫе ҫӗршер ҫын ылханни, кӗлтуни илтӗнсе тӑрать, ҫӑварӗсем типсе ларнӑ вӗсен, ҫӗр ҫумӗпе шӑваканнисем те, енчен енне ҫаврӑнса выртса йынӑшса илекеннисем те пур вӗсен хушшинче, — пӗрисем ем-ешӗл лапамри вилесем хушшинче выртаҫҫӗ, теприсем носилкӑсемпе койкӑсем ҫинче, суран ҫыхмалли пунктӑн юнланса пӗтнӗ урайӗнче; анчах та ҫав ҫавах, иртнӗ кунсенчи пекех, Сапун-ту тӗлӗнче шурӑмпуҫ шевли выляма пуҫларӗ, йӑлкӑшса тӑракан ҫӑлтӑрсем шупкалчӗҫ, шавласа выртакан тӗксӗм тинӗсрен шурӑ тӗтре хӑпарма тытӑнчӗ, хӗвелтухӑҫӗнче йӑмӑх хӗрлӗ ҫутӑ йӑлкӑшма пуҫларӗ, янкӑр кӑвак горизонт тӑрӑх шӑвакан шупкарах хӗрлӗ ҫинҫешке пӗлӗтсем тара-тара ҫухалчӗҫ, ҫав-ҫавах, иртнӗ кунсенчи пекех, ыйхӑран вӑраннӑ тӗнчене савӑнӑҫпа юрату, телей сунса, хӑватлӑ та ҫав тери илемле хӗвел ишсе тухрӗ.
Сотни свежих окровавленных тел людей, за 2 часа тому назад полных разнообразных, высоких и мелких надежд и желаний, с окоченелыми членами, лежали на росистой цветущей долине, отделяющей бастион от траншеи, и на ровном полу часовни Мертвых в Севастополе; сотни людей — с проклятиями и молитвами на пересохших устах — ползали, ворочались и стонали, — одни между трупами на цветущей долине, другие на носилках, на койках и на окровавленном полу перевязочного пункта; а все так же, как и в прежние дни, загорелась зарница над Сапун-горою, побледнели мерцающие звезды, потянул белый туман с шумящего темного моря, зажглась алая заря на востоке, разбежались багровые длинные тучки по светло-лазурному горизонту, и все так же, как и в прежние дни, обещая радость, любовь и счастье всему ожившему миру, выплыло могучее, прекрасное светило.

14 // Василий Алагер, Стихван Шавли. Толстой Л.Н. Севастополь калавӗсем: калавсем. — Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1942. — 238 с.

Бомба чуласа аннине курсан, Михайлов та ҫӗре ӳкрӗ, вӑл та ҫавӑн пекех куҫне хӗсрӗ, ҫавӑн пекех икӗ хутчен уҫа-уҫа пӑхрӗ вӑл вӗсене, бомба ҫурӑлма ӗлкериччен, ҫак икӗ ҫекунд хушшинче, вӑл та, Праскухин пекех, калама ҫук нумай шухӑшларӗ, темӗн те пӗр чӑтса ирттерчӗ.
Михайлов, увидав бомбу, упал на землю и так же зажмурился, так же два раза открывал и закрывал глаза и так же, как и Праскухин, необъятно много передумал и перечувствовал в эти две секунды, во время которых бомба лежала неразорванною.

13 // Василий Алагер, Стихван Шавли. Толстой Л.Н. Севастополь калавӗсем: калавсем. — Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1942. — 238 с.

Тата тепӗр секунда иртрӗ — ҫак секунда хушшинче ун асӗнче темӗн чухлӗ сисӗм-туйӑм, шухӑш, шанчӑк, темӗн чухлӗ асаилӳ вӗлтлетсе иртрӗ.
Прошла еще секунда — секунда, в которую целый мир чувств, мыслей, надежд, воспоминаний промелькнул в его соображении.

Аманнисен суранӗсене пӑхма лайӑхрах пултӑр тесе, фельдшерсем вӗсен умӗнче ҫурта тытса тӑраҫҫӗ, салху сӑн-питлӗ докторсем вара, ҫанӑсене тавӑрнӑскерсем, аманнӑ ҫын умне чӗркуҫленеҫҫӗ те, пульӑпа суранланнӑ вырӑнсене пӳрнисене чикеҫҫӗ, хыпашласа пӑхаҫҫӗ, асапланаканнисем темӗн пек йынӑшса йӑлӑнсан та уяса тӑмаҫҫӗ вӗсем, сусӑрланнӑ е хуҫӑлнӑ пирки ҫакӑнса тӑракан ал-урасене тепӗр май ҫавӑра-ҫавӑра пӑхаҫҫӗ.
Доктора, с мрачными лицами и засученными рукавами, стоя на коленях перед ранеными, около которых фельдшера держали свечи, всовывали пальцы в пульные раны, ощупывая их, и переворачивали отбитые висевшие члены, несмотря на ужасные стоны и мольбы страдальцев.

8 // Василий Алагер, Стихван Шавли. Толстой Л.Н. Севастополь калавӗсем: калавсем. — Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1942. — 238 с.

Гальцин унта темӗн тусан та каяс ҫуккине лайӑх пӗлсе тӑнӑ ҫӗртенех каларӗ вӑл кӑна.
Очень хорошо зная, однако, что Гальцин ни за что не пойдет туда.

Темӗн чухлӗ вӑхӑт иртнӗ пулӗ этем пуҫне вӗҫес шухӑш пырса кӗриччен.
Помоги переводом

Умсӑмах // Ярукка Сантри. Чарнлей, М. Райтсем: (Вильбурпа Орвиль) / А. И. Ярлыкин куҫарнӑ; ред. Н. Васянка. — Шупашкар: Чӑвашсен патшалӑх издательстви, 1936. — 110 с. — 3–4 с.

Бульварти чи пысӑк аллея тӑрӑх темӗн те пӗр тӗрлӗ офицерсемпе темӗн те пӗр тӗрлӗ хӗрарӑмсем уткаласа ҫӳреҫҫӗ, хӗрарӑмсем хушшинче сайра-хутран шӗлепкеллисем тӗл пулкалаҫҫӗ, пуринчен ытла тутӑрлисем (тутӑрсӑррисем те, шӗлепкесӗррисем те пур), анчах ваттисем ҫук вара, пурте ҫамрӑккисем.
По большой аллее бульвара ходили всяких сортов офицеры и всяких сортов женщины, изредка в шляпках, большей частью в платочках (были и без платочков и без шляпок), но ни одной не было старой, а замечательно, что все молодые.

3 // Василий Алагер, Стихван Шавли. Толстой Л.Н. Севастополь калавӗсем: калавсем. — Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1942. — 238 с.

Малтанах унӑн пылчӑкпа вараланса пӗтнӗ сӑн-питӗнче хӑрани ҫеҫ палӑрать, тата вӑл темӗнле, юриех, вӑхӑт ҫитмесӗрех асапланнӑ пек тӑвать теме те пултаратӑр эсир ун ҫине пӑхсан, ҫын тени ӗнтӗ кун пек чух кирек хӑҫан та ҫавӑн пек сӑнлӑ пулать, анчах ун патне носилка илсе пынӑ чух, вӑл аманман айӑкне носилка ҫинелле туса ун ҫине хӑй тӗллӗнех пырса выртнӑ чух, эсир унӑн сӑн-пичӗ улшӑннине асӑрхатӑр, ку вӑхӑтра вара эсир вӑл темӗнле, чун хавалӗпе ҫӗкленсе кайнине асӑрхатӑр, ун ӑшӗнче сӑмахпа каласа ӗлкӗреймен аслӑ шухӑш пуррине туйса илетӗр: куҫӗсем йӑлкӑшаҫҫӗ ун, шӑлӗсене вӑл хытӑ ҫыртса лартнӑ, пуҫӗ ҫӳлелле аран ҫеҫ, хӗнпе ҫӗкленет, хӑйне ҫӗкленӗ вӑхӑтра вара вӑл, носилкӑна чарса тӑрать те, аран-аран чӗтрекен сассипе юлташӗсене сӑмах хушать, «Каҫарӑр, тӑвансем!» — тет вӑл, тата темӗн калама тӑрать, курӑнсах тӑрать ӗнтӗ вӑл темӗнле чуна ыраттаракан сӑмах каласшӑн пулни, анчах унччен каланӑ сӑмахах тепӗр хут калать: «Каҫарӑр, тӑвансем!»
В первые минуты на набрызганном грязью лице его видны один испуг и какое-то притворное преждевременное выражение страдания, свойственное человеку в таком положении; но в то время как ему приносят носилки и он сам на здоровый бок ложится на них, вы замечаете, что выражение это сменяется выражением какой-то восторженности и высокой, невысказанной мысли: глаза горят ярче, зубы сжимаются, голова с усилием поднимается выше; и в то время как его поднимают, он останавливает носилки и с трудом, дрожащим голосом говорит товарищам: «Простите, братцы!» — еще хочет сказать что-то, и видно, что хочет сказать что-то трогательное, но повторяет только еще раз: «Простите, братцы!»

Севастополь декабрь уйӑхӗнче // Василий Алагер, Стихван Шавли. Толстой Л.Н. Севастополь калавӗсем: калавсем. — Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1942. — 238 с.

— Ку ман арӑм, ваше благородие! — асӑрхаттарать сире матрос, арӑмӗ темӗн те пӗр калаҫнӑшӑн сирӗнтен каҫару ыйтнӑ майлӑрах сасӑпа.
— Это хозяйка моя, ваше благородие! — замечает вам матрос с таким выражением, как будто говорит:

Ан та шырӑр, шырани кӑлӑхах пулӗ, ҫук кунта ун пеккисем: эсир кунта пӗр хуйхӑ-суйхӑсӑр хӑйсен кулленхи ӗҫне тӑвакан ҫынсене ҫеҫ курма пултаратӑр, ҫавӑнпа ӗнтӗ, эсир хӑвӑра хӑвӑр, кунта килсе кӗриччен ытлашшипех хавасланнӑшӑн, тен, кӑштах ятласа та илӗр, тен, эсир, Севастополе хӳтӗлекенсен геройла ӗҫӗсем ҫинчен темӗн те пӗр илтнӗскер, хӑвӑр илтнӗ сӑмахсем тӗрӗсех мар пулӗ тесе, кӑштах иккӗленме те пӑхӑр; тен, сирӗн, Ҫурҫӗр енче пӑшал пенисене илтнӗскерӗн, геройла ӗҫсем ҫине кӑшт урӑхларах пӑхас кӑмӑл та хускалма пултарӗ.
вы видите будничных людей, спокойно занятых будничным делом, так что, может быть, вы упрекнете себя в излишней восторженности, усомнитесь немного в справедливости понятия о геройстве защитников Севастополя, которое составилось в вас по рассказам, описаниям и вида и звуков с Северной стороны.

Кунти ҫынсем хушшинче эсир, темӗн чухлӗ сӑнаса пӑхсан та, хӑй хыпӑнса ӳкнине е ҫухалса кайнине палӑртакан сӑн-питлӗ ҫын пуррине кураймӑр, сӑнран пӑхсан вӗсем хушшинче хастарлӑ та пуҫаруллӑ, ҫапӑҫӑва кӗрсе вилме хатӗр ҫын пуррине те кураймӑр эсир.
Напрасно вы будете искать хоть на одном лице следов суетливости, растерянности или даже энтузиазма, готовности к смерти, решимости, — ничего этого нет:

Ав ҫав обозпа ҫӳрекен пӗчӗк салтак ҫине пӑхӑр, халь акӑ вӑл виҫӗ тур лаша ҫавӑтнӑ та шӑварма илсе каять, хӑй, пӗр хуйхӑ-суйхӑсӑр, темӗскер мӑкӑртатса юрласа пырать, паллах ӗнтӗ, вӑл ҫак темӗн те пӗр тӗрлӗ халӑх хушшинче ҫухалса каяс ҫук, уншӑн пулсан ку халӑх ҫукпа пӗрех, анчах вӑл хӑйӗн ӗҫне, кирек мӗнле ӗҫ пулсан та — лаша шӑвармалла-и, тупӑ сӗтӗрмелле-и унӑн — пӗр хуйхӑ-суйхӑсӑр, пӑлханмасӑр туса пырать, ку ӗҫсене вӑл Севастопольре мар, Тулӑра е Саранскра тӑвать тейӗн.
Посмотрите хоть на этого фурштатского солдатика, который ведет поить какую-то гнедую тройку и так спокойно мурлыкает себе что-то под нос, что, очевидно, он не заблудится в этой разнородной толпе, которой для него и не существует, но что он исполняет свое дело, какое бы оно ни было — поить лошадей или таскать орудия, — так же спокойно, и самоуверенно, и равнодушно, как бы все это происходило где-нибудь в Туле или в Саранске.

— Сирӗн киммӗр вара анлӑ бухтӑри кӑтрашка хумсем тӑрӑх хӑвӑртрах шума тытӑнать, вӑл вара, чӑн та, йывӑр баркасран иртсе каять, баркас ҫине темӗнле чӑптасем тиесе тултарнӑ, ун ҫинче ларса пыракан ҫаврӑнӑҫусӑртарах салтаксем пӗр харӑс ишеймеҫҫӗ, сирӗн киммӗр вара Графски пристаньре тӑракан темӗн те пӗр тӗрлӗ кимӗсем патне ҫитсе чарӑнать.
— И ваш ялик быстрее подвигается вперед по широкой зыби бухты, действительно перегоняет тяжелый баркас, на котором навалены какие-то кули и неровно гребут неловкие солдаты, и пристает между множеством причаленных всякого рода лодок к Графской пристани.

Страницы:

Корпус чувашского языка

Поиск

Шырав ĕçĕ:

Сайт:

Статистика