Поиск

Шырав ĕçĕ:

Ытлашши сăмах пирĕн базăра пур.

Ытлашши (тĕпĕ: ытлашши) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

— Кашни колонна пуҫне икшер ещӗк махорка, пӗрер чашӑк апат хушса памалла, черкке эрех! — хӑвӑрт каларӗ те Батманов, ытлашши пулмарӗ-ши тесе, Либерман ҫине чалӑшшӑн пӑхрӗ, — снабженец килӗшсе пуҫне сӗлтрӗ.
— По два ящика махорки на колонну, каждому дополнительное блюдо и хорошую чарку! — немедленно отозвался Батманов и покосился на Либермана — не переборщил ли он? — снабженец кивнул в знак согласия.

Пӗрремӗш сыпӑк // Петр Золотов. Ажаев, В. Н. Мускавран инҫетре: роман / вырӑсларан П.Золотов куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 242 с.

— Ӑна ҫирӗп тыт, ытлашши ан шан…
— Будь к нему пристрастен, не доверяйся особенно…

Якова ҫак ытлашши уҫӑмлӑ сасса итлеме тата ҫӳлелле, ешӗк кӗтесси пек килӗшӳсӗр ҫӗкленнӗ кӑкӑр шӑммисем ҫине, пӑхма тӳсме ҫук йывӑр пулчӗ.
Невыносимо было Якову слушать этот излишне ясный голос и смотреть на кости груди, нечеловечески поднявшиеся вверх, точно угол ящика.

IV сыпӑк // Леонид Агаков. Горький М. Артамоновсем: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 300 с.

Яков тӑванӗсем хушшинче, хӑйсен килӗнче, пӗртен-пӗр кӑмӑла каяканни — ют ҫын Митя Лонгинов пуйса тӑнӑ ҫӗрте — хӑй ытлашши пулнине ытларах та ытларах уҫӑмлӑн курса пынӑ.
Сам Яков всё яснее видел, что он лишний среди родных, в доме, где единственно приятным человеком был чужой — Митя Лонгинов.

Ҫынсем, пурте тенӗ пекех, вӑрттӑн е уҫҫӑн хӑйсене унран ӑслӑрах тесе шутланӑшӑнах ухмах; вӗсем кирлӗ мар япаласем ытлашши нумай шухӑшласа кӑлараҫҫӗ; тен, вӗсем ӑна хӑйсем темле суккӑр пулнӑ пирки тӑваҫҫӗ пуль, кашниех, хӑйне ҫынсем хушшинче ҫухатасран хӑраса, хӑйне хӑй курасран хӑраса, ыттисенчен палӑрмалла уйрӑлса тӑма тӑрӑшать.
Люди глупы уже потому, что почти все они, скрыто или явно, считают себя умнее его; они выдумывают очень много лишнего; возможно, что они делают это по силе какой-то слепоты, каждый хочет отличиться от всех других, боясь потерять себя в людях, боясь не видеть себя.

Ҫирӗм ултӑ ҫула ҫитиччен Яков Артамонов лайӑх, лӑпкӑ пурӑннӑ, унӑн нимӗнле ытлашши кӳренмелли япаласем те пулман, анчах кайран вӑхӑт — лӑпка пурнӑҫа юратакан ҫынсен тӑшманӗ — Яковпа пӑтравлӑ, чыссӑр вӑйӑ выляма тытӑннӑ.
До двадцати шести лет Яков Артамонов жил хорошо, спокойно, не испытывая никаких особенных неприятностей, но затем время, враг людей, которые любят спокойную жизнь, начало играть с Яковом запутанную, бесчестную игру.

«Ватӑлса кайрӗ, — тесе шухӑшларӗ те Артамонов, ҫак шухӑш ӑна хӑйне те кӑмӑла кайрӗ. — Ытлашши калаҫма пуҫларӗ. Ӗҫлеме пултаракан ҫын мар ӗнтӗ, расчет парса кӑларса ярас пулать. Награда паратӑп».
«Одряхлел, — думал Артамонов, и это было приятно ему. — Заговариваться стал. Не работник, надо рассчитать. Дам награду».

III сыпӑк // Леонид Агаков. Горький М. Артамоновсем: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 300 с.

Ӳсӗр ҫын пекех йӗркене пӑхӑнманскер, вӑл апат ҫимелли сӗтел хушшине хуҫисенчен малтан ларнӑ, ҫӗҫӗсемпе вилкӑсене ҫӑтӑр-ҫатӑр тытса пӗр вырӑнтан тепӗр вырӑна хунӑ, ҫиессе хӑвӑрт, тирпейсӗр, вӗрилле, ӳсӗре-ӳсӗре ҫинӗ; вӑл ҫынта, Алексейри пекех, темле сиккелекен, ытлашши хаяр япала пулнӑ пек курӑннӑ.
Бесцеремонен, как пьяный, он садился к обеденному столу раньше хозяев, судорожно перекладывал ножи и вилки, ел быстро, неблагопристойно, обжигаясь, кашляя; в нём, как в Алексее, было что-то подпрыгивающее, лишнее и, кажется, злое.

Аслӑ Артамонов, пуҫне чалӑштарса, корпуссем тӑрӑх, килхушши тӑрӑх вӑкӑр пек пӑхкаласа ҫӳренӗ, поселок урамӗ тӑрӑх ачасене хӑратса ҫӳренӗ, хӑй вара пур ҫӗрте те темле ҫӗнӗ, тӗлӗнмелле япала пуррине сиснӗ: ҫак пысӑк ӗҫре вӑл халь ытлашши ҫын пекех, аякран пӑхса тӑракан ҫын пекех туйнӑ.
Быком, наклоня голову, Артамонов старший ходил по корпусам, по двору, шагал по улице посёлка, пугая ребятишек, и всюду ощущал нечто новое, странное: в этом большом деле он являлся почти лишним, как бы зрителем.

Ҫӑтлӑх пулнипе мар, ытлашши иртӗнсе алхаснипе тума пултарать ӑна вӑл».
И не из жадности разорит, а просто — заиграется».

— Ку вӑл — ашкӑннинчен мар, вӑй ытлашши пулнинчен килет.
— Это — не от распутства, это от избытка силы.

Курпунӗпе унӑн хырӑмне тӗрӗнсе, Никита янӑравсӑр сасӑпа: — Эпӗ ӗнер мӗн те пулин ытлашши каларӑм пулсан, каҫар эсӗ, — терӗ.
Упираясь горбом в живот его, Никита глухо попросил: — Ты прости, ежели я вчера лишнее что-нибудь сказал.

II сыпӑк // Леонид Агаков. Горький М. Артамоновсем: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 300 с.

— Ытлашши ӗҫрӗн.
— Выпил лишнее.

Пур манахсем те Никодим атте ҫине хисеплесе пӑхни палӑрнӑ; настоятелӗ — темӗн пысӑкӑш, ырхан, ҫӑмламас, хӑрах хӑлхи илтмен ҫын — ряса тӑхӑннӑ шуйттан сӑнлӑ пулнӑ; Петр ҫине хӑйӗн хура куҫӗсемпе хӑрушла пӑхса, вӑл ытлашши хыттӑн каланӑ:
Было видно, что все монахи смотрят на отца Никодима почтительно; а настоятель, огромный, костлявый, волосатый и глухой на одно ухо, был похож на лешего, одетого в рясу; глядя в лицо Петра жутким взглядом чёрных глаз, он сказал излишне громко:

— Мӗншӗн айӑплӑ-ха эпӗ? — ыйтрӗ вӑл такамран; анчах, ку ыйтӑва хирӗҫ ответ тупаймарӗ пулин те, ҫак ыйту ытлашши пулманнине туйрӗ.
— А в чём я виноват? — спрашивал он кого-то и, хотя не находил ответа, почувствовал, что это вопрос не лишний.

Ҫапла вӑт, ан ухмахлан! — шухӑшсен хӑвӑрт ҫаврӑнакан ҫӑмхинчен кӗске шухӑш татӑкӗсем тата-тата илчӗ вӑл, ҫав вӑхӑтрах хӑйне хӑй кирлӗ пек тыткалайманнине, ытлашши тӑварласа тӑкнине, хӑйӗн кӳренӗвне ытла та пысӑклатса янине тӗтреллӗн ӑнланса пычӗ.
Да, не дури!» — отрывал он коротенькие мысли от быстро вертевшегося клубка их и в то же время смутно понимал, что вёл себя не так, как следовало, пересолил, раздул обиду свою.

Вара, ывӑлӗ мӗн те пулин ытлашши, тен, нихҫан каҫарма пултарайми сӑмахсем каласа ярасран хӑраса, вӑл хӑй васкасах: — Саншӑн эпӗ… Тен ҫын та вӗлернӗ пулӗ… — терӗ.
И, боясь, что сын скажет что-то лишнее, даже непоправимое, он торопливо сам сказал: — Ради тебя я человека убил… Может быть…

Хӑй ытлашши ҫилленсе калаҫма тытӑннине туйса, Петр Артамонов хӑйӗн сӑмахӗсене ҫемҫетме хӑтланчӗ:
Почувствовав, что он стал говорить излишне сердито, Пётр Артамонов попытался сгладить свои слова:

— Укҫи — ытлашши, — мӑкӑртатса илчӗ Тихон, анчах унтан: — Тавтапуҫ, — терӗ.
— Деньги — лишние, — пробормотал Тихон, потом сказал: — Спасибо.

Малтанах ку пурнӑҫ ӑна хӑйӗн астарса яракан чарусӑр та намӑссӑр сӑмахӗсемпе тата туйӑмӗсемпе тӗлӗнтерчӗ, — ун ҫинчен вӑл унчченех илтнӗччӗ, анчах куҫпа тата та ытлараххине курчӗ: ку пурнӑҫра пӗтӗмпех ытлашши чарусӑр та ирӗклӗ пулнӑ, пӗтӗм ирсӗрлӗхпе намӑссӑрлӑх йӗрӗнмелле уҫҫӑн курӑнса тӑнӑ, ҫав намӑссӑрлӑх ҫинчен хурлӑхлӑ юрӑсем юрланӑ, Зинаидӑпа унӑн юлташ-хӗрӗсем ҫав намӑссӑрлӑха — юрату тенӗ, ҫав намӑссӑрлӑхра темле ҫивӗч, йӳҫӗрех эрехрен те хытӑрах ӳсӗртекен япала пулнӑ.
Вначале эта жизнь, превышая всё, что он слышал о ней, поразила его задорной наготою слов и чувств; всё в ней было развязано, показывалось с вызывающим бесстыдством, об этом бесстыдстве пели и плакали песни, Зинаида и подруги её называли его — любовь, и было в нем что-то острое, горьковатое, опьяняющее сильнее вина.

Страницы:

Корпус чувашского языка

Поиск

Шырав ĕçĕ:

Сайт:

Статистика