Поиск

Шырав ĕçĕ:

каятчӗ (тĕпĕ: кай) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Темле хуйхӑрмалла пекчӗ унпа, ҫитменнине ӑна шелччӗ; пӗрмаях унӑн вичкӗн юррисем тата лӑпкӑ хуйхӑ витӗр савӑнӑҫ сӑрхӑнтарса тӑракан гитара сассийӗ аса киле-киле каятчӗ.
Грустно было с ним, и жалко было его; всё вспоминались бойкие песни и этот звон гитары, сочившийся радостью сквозь мягкую грусть.

XX. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

— Тӗрӗссине калас пулсан, пӗри, чӑнах та, ҫӗрлесенче тухса каятчӗ, анчах вӑл сӑнчӑрлӑскер мар, просто кунти вӑрӑччӗ, чулхуласем; инҫетрех мар, Печоркӑра унӑн еркӗнӗ пурӑнатчӗ.
— Если правду говорить, так один действительно уходил по ночам, только это не кандальник, а просто вор здешний, нижегородский; у него неподалеку, на Печор-ке, любовница жила.

Хӑш чухне ҫавӑн пек минутсенче пӗтӗм ҫӗр тем пысӑкӑш арестант баржи пек туйӑнса каятчӗ; вӑл сысна пекчӗ, ӑна вара куҫа курӑнман пароход ӳркенсе таҫталла туртса каятчӗ.
Иногда в такие минуты вся земля казалась огромной арестантской баржей; она похожа на свинью, и ее лениво тащит куда-то невидимый пароход.

Хӑш чухне ҫав шухӑшсем, тата вӗсем майлӑраххисем те, хура пӗлӗт пек капланса илетчӗҫ, пурӑнма пӑчӑ та хӗн пулса каятчӗ, урӑхларах мӗнле пурӑнас-ха, ӑҫта каяс?
Иногда эти и подобные мысли сгущались темною тучей, жить становилось душно и тяжко, а — как жить иначе, куда идти?

Кладовойран вара япалисене киле хай патне турттарса каятчӗ, вӗсен описьне мана темиҫе хут та тӳрлеттерсе хӑтланатчӗ.
А из кладовой он возил вещи домой к себе, заставляя меня по нескольку раз переправлять опись их.

Анчах ҫапах та вӑл ман чунӑмра темскер хӑваратчӗ; мана вӑл Исаия пророк майлӑ пулса, тӳрӗ сӑмахсем каласа хӑтланнин ӳсӗр хӑюлӑхӗ кӑмӑла каятчӗ.
Но все-таки он оставлял нечто в душе моей; мне нравилась пьяная смелость его обличений, построенных под пророка Исайю.

XIX. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

Мана октавист Митропольский ытларах кӑмӑла каятчӗ; трактире ҫитсе кӗрсен, вӑл пит йывӑр япала йӑтса пыракан ҫын пек утса, кӗтеселле иртсе каятчӗ, пукана урипе тапса сиктеретчӗ те ларатчӗ, чавсисене сӗтел ҫинелле сарса хуратчӗ, ывӑҫ тупанӗсем ҫине мӑн ҫӳҫлӗ пысӑк пуҫне хуратчӗ.
Гораздо больше нравился мне октавист Митрополь-ский; являясь в трактир, он проходил в угол походкой человека, несущего большую тяжесть, отодвигал стул пинком ноги и садился, раскладывая локти по столу, положив на ладони большую, мохнатую голову.

Яланах тенӗ пек трактир хуҫи Клещова ӗҫтерсе ӳсӗртме тӑрӑшатчӗ, анчах лешӗ, пӗр ик-виҫ юрӑ юрласа, кашнишӗн пӗрер стакан ӗҫсессӗн, пырне ҫыхнӑ шарфпала лайӑххӑн чӗркетчӗ, ҫӑмламас ҫӳҫлӗ пуҫӗ ҫине картусне таччӑн тӑхӑнса лартатчӗ те тухса каятчӗ.
Почти всегда трактирщик старался напоить Клещова, но тот, спев две-три песни и выпив за каждую по стакану, тщательно окутывал горло вязаным шарфом, туго натягивал картуз на вихрастую голову и уходил.

Сасси унӑн пӗчӗкчӗ, анчах ывӑнма пӗлменскерччӗ; вӑл трактирӗн тӗттӗмри шавӗ витер кӗмӗл хӗлӗх пек янтӑраса тухатчӗ, хурлӑхлӑ сӑмахӗсем тата йӑнӑшса кӑшкӑра-кӑшкара илнисем пур ҫынсене те ҫӗнтерсе илетчӗҫ, — ӳсӗррисем те тӗлӗнсе йӗркеллӗ ҫынсем пек пула-пула каятчӗҫ, ним чӗнмесӗр хӑйсен умнелле сӗтелсем ҫинелле пӑхса ларатчӗҫ, манӑн вара чӗре ҫуралсах каятчӗ, вӑл ырӑ музыка чун варринченех пырса тивнипе яланах вӑратакан пит хӑватлӑ кӑмӑл-шухӑшпа тулса каятчӗ.
Голос у него был маленький, но неутомимый; он прошивал глухой, Отемный гомон трактира серебряной струной, грустные слова, стоны и выкрики побеждали всех людей, — даже пьяные становились удивленно серьезны, молча смотрели в столы перед собою, а у меня надрывалось сердце, переполненное тем мощным чувством, которое всегда будит хорошая музыка, чудесно касаясь глубин души.

Пӗр вӑхӑтранпа хуҫа лӑпкӑн, шухӑша кайса ҫӳреме пуҫларӗ, пӗрмаях тата темрен шикленнӗ пек каялла ҫавӑрӑна-ҫавӑрӑна пӑхатчӗ, шӑнкӑрав янрани хӑрататьчӗ ӑна; хӑшпӗр чух чирлӗ пек пустуй япаласемшӗнех тарӑхса ҫиленсе каятчӗ, пурне те кӑшкӑра-кӑшкӑра пӑрахатчӗ те килтен тухса таратчӗ, ытах ытла каҫа юлсан вара киле ӳсӗр тавӑрӑнатчӗ…
С некоторого времени хозяин стал тих, задумчив и всё опасливо оглядывался, а звонки пугали его; иногда вдруг болезненно раздражался из-за пустяков, кричал на всех и убегал из дома, а поздней ночью возвращался пьяным…

Ӑна ҫапла вара «Тӗрес тӑвакан» тесе ят панӑччӗ, ҫавӑ ӑна пит кӑмӑла каятчӗ.
Его так и прозвали — Правильный, это очень нравилось ему.

XVIII. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

Вӑл юлташӗсем хӑйне ним вырӑнне те хуманнине, хӑйӗнчен куласшӑн пулнине сисетчӗ те вӗсем ҫине кичемлӗн кӗтсе тӑракан куҫӗсемпе пӑхатчӗ; унӑн сӑн-пичӗ тӑмсайла пек пулса каятчӗ, анчах вӑл: «Ну, часрах, кулсамӑр эппин»… тесе каланӑ пек туйӑнатчӗ.
Он чувствовал, что товарищи презирают его, хотят позабавиться над ним, и смотрел на них скучно ожидающими глазами; лицо у него становилось деревянным, но, казалось, оно говорит: «Ну, скорее, смейтесь, что ли…»

Кӗнекеҫӗ те мана ҫавӑн пекех тӗреклӗн тӑнӑ пек туйӑнатчӗ, анчах ҫакӑ мана питех кӑмӑла каймастчӗ; Уҫӑпӑн тӗреклӗхӗ — урӑхлаччӗ, вӑл ытларах кӑмӑла каятчӗ.
Начетчик вызывал у меня такое же впечатление стойкости, но оно было не очень приятно мне; стойкость Осипа иная, она более приятна.

Эпӗ хавассӑнах килӗшеттӗм, вӗсем вӑраххӑн сӑмахласа ларнисене, темӗскерле япаласем каласа кӑтартнисене итлесе, вӗсем хушшине ларасси мана кӑмӑла каятчӗ; вӗсене эпӗ чиркӳ кӗнекисене нумай вуласа пӗлсе тӑни савӑнтаратчӗ.
Я охотно соглашался, мне нравилось сидеть среди них, слушая медленные речи, странные рассказы; им доставляла удовольствие моя начитанность в церковных книгах.

XVII. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

Лешсем хӑйсем ӑна илӗртсе, унпа выляма пуҫласассӑн, вӑл именнӗ пек кулкаласа, аяккалла пӑрахса каятчӗ…
А когда они сами начинали заигрывать с ним, соблазняя его, он, сконфуженно посмеиваясь, уходил прочь.

Мӑшкӑласа кулнисем ҫурт тӑрри витекене ним чухлӗ те пырса тӗртместчӗҫ, питҫӑмарти шӑммийӗсем тухса тӑракан пичӗ ыйхӑланӑ пекле пулса каятчӗ, вӑл аташнӑ пек калама тытӑнатчӗ, тутлӑ сӑмахсем ӳсӗртмелле юхӑм пек юхса хӗрарӑмсене палӑрмаллах ӳсӗртсе пыратчӗҫ.
Насмешки нимало не задевали кровельщика, его скуластое лицо становилось сонным, он говорил, точно в бреду, сладкие слова текли пьяным потоком и заметно опьяняли женщин.

Вӑл яланах тӗрлӗ хӗрарӑмсене юрата-юрата каятчӗ, пурин ҫинчен те вара пӗр пек сӑмахсемпех калатчӗ:
Он постоянно влюблялся в разных женщин и обо всех говорил одними и теми же словами:

Пуринчен ытла ун чухне мана штукатур Шишкин кӑмӑла каятчӗ, эпӗ ун патне эртеле кӗме те ыйтса пӑхнӑччӗ, анчах вӑл ылттӑн пек куҫхаршине шурӑ пӳрнипе хыҫкаласа мана ҫемҫен каларӗ:
Больше всех мне нравился тогда штукатур Шишлин, я даже просился в артель к нему, но он, почесывая золотую бровь белым пальцем, мягко отказал мне:

Ама ҫури нихӑҫан та манпа анне ҫинчен калаҫмастчӗ, ун ятне те нихӑҫан та асӑнман пек туйӑнать; ҫавӑ пит те ман кӑмӑла каятчӗ, аҫа ҫурине хисеплеттермелле пекех туса хуратчӗ.
Вотчим никогда не говорил со мною о матери, даже, кажется, имени ее не произнес никогда; это очень нравилось мне, возбуждая чувство, близкое уважению к нему.

XVI. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

Эпӗ ҫавӑн пек халлапсене, ырӑ япала кӗтсе илчӗ пекех, кӗтсе тӑраттӑм, — пурте якалса пӗтнӗ, пӗрешкел тӗссӗр чӗлхепе калаҫса пурӑнакан кил-ҫуртра ахаль чухнехи пек мар, урӑхла сӑмах пӗрлешӗвӗсене илтсессӗн, лайӑххӑн туйӑнса каятчӗ.
Я ждал этих изречений, как благостыни, — приятно было слышать необычные сочетания слов в доме, где все говорили бесцветным языком, закостеневшим в истертых, однообразных формах.

Страницы:

Корпус чувашского языка

Поиск

Шырав ĕçĕ:

Сайт:

Статистика