Поиск

Шырав ĕçĕ:

Савишна (тĕпĕ: ) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Вилнӗ ҫыннӑн чунӗ хӗрӗх кунсӑр килтен тухса кайманни ҫинчен Наталья Савишна каласа кӑтартнисене аса илсе, эпӗ шухӑшпа вилнӗ хыҫҫӑн никама курӑнмасӑр кукамай ҫурчӗн мӗнпур пӳлӗмӗсем тӑрӑх ҫӳретӗп, Люба таса чӗрепе йӗнине, кукамай куляннине, атте Август Антонычпа калаҫнине итлетӗп.
Вспоминая рассказы Натальи Савишны о том, что душа усопшего до сорока дней не оставляет дома, я мысленно после смерти ношусь невидимкой по всем комнатам бабушкиного дома и подслушиваю искренние слезы Любочки, сожаления бабушки и разговор папа с Августом Антонычем.

XV сыпӑк // Иван Тенюшев. Толстой Л.Н. Ача чухнехи тата ҫамрӑклӑхпа яш ӗмӗр: повеҫсем; И. Тенюшев куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 288 с.

Наталья Савишна вилӗмрен хӑрамасса пултарнӑ, мӗншӗн тесен вӑл турра пӗр иккӗленмесӗр ӗненсе тата евангели законне пурнӑҫласа вилнӗ.
Наталья Савишна могла не бояться смерти, потому что она умирала с непоколебимою верою и исполнив закон Евангелия.

XXVIII сыпӑк // Иван Тенюшев. Толстой Л.Н. Ача чухнехи тата ҫамрӑклӑхпа яш ӗмӗр: повеҫсем; И. Тенюшев куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 288 с.

Хӑй мӗнпе кӑна кӳрентерме пултарнӑ, ҫавсемшӗн пуриншӗн те кил-ҫуртри мӗнпур ҫынсенчен каҫару ыйтнӑ; хӑйне хӗрхеннӗшӗн пире пурне те епле тав тумаллине пӗлменни ҫинчен калама тата, эхер вӑл хӑйӗн тӑмсайлӑхне пула кама та пулин кӳрентернӗ пулсан, пиртен каҫару ыйтма хӑйӗн пачӑшкине, Василий аттене, хушса хӑварнӑ, «эпӗ нихҫан та вӑрӑ пулман, хам валли улпутӑн ҫиппине те тытса курман», — тенӗ Наталья Савишна.
У всех домашних она просила прощенья за обиды, которые могла причинить им, и просила духовника своего, отца Василья, передать всем нам, что не знает, как благодарить нас за наши милости, и просит нас простить ее, если по глупости своей огорчила кого-нибудь, «но воровкой никогда не была и могу сказать, что барской ниткой не поживилась».

Наталья Савишна хӑйӗн чирӗпе икӗ уйӑх хушши асапланнӑ, асапӗсене чӑн-чӑн христианла чӑтӑмлӑхпа тӳснӗ: мӑкӑртатман, ӳпкелешмен, хӑнӑхнине пула кӑна тӑтӑшах турра асӑннӑ.
Наталья Савишна два месяца страдала от своей болезни и переносила страдания с истинно христианским терпением: не ворчала, не жаловалась, а только, по своей привычке, беспрестанно поминала бога.

Наталья Савишна шӑллӗ хӑйне халалласа хӑварнине илме килсен, аппӑшӗнчен мӗнпур пек пурлӑх та, ассигнацисемпе шутлас-тӑк, ҫирӗм пилӗк тенкӗлӗх ҫеҫ юлнине курнӑ та ҫакна ӗненесшӗн те пулман, пуян кил-ҫуртра утмӑл ҫул пурӑннӑ карчӑк, пур япалана та хӑй аллинче тытса, ӗмӗр тӑршшӗпех хыткукарланса, кашни лӑстӑкшӑн чӗтресе пурӑнса, ним те хӑвармасса пултараймасть, тенӗ вӑл.
Когда брат Натальи Савишны явился для получения наследства и всего имущества покойной оказалось на двадцать пять рублей ассигнациями, он не хотел верить этому и говорил, что не может быть, чтобы старуха, которая шестьдесят лет жила в богатом доме, все на руках имела, весь свой век жила скупо и над всякой тряпкой тряслась, чтобы она ничего не оставила.

Шӑллӗ, улпутран тахҫанах ирӗклӗх хучӗ илнӗскер, таҫти аякри кӗпӗрнере пурӑннӑ, чи аскӑн пурнӑҫ ҫулӗ ҫине тӑнӑ; ҫавӑнпа хӑй чӗрӗ чухне Наталья Савишна унпа пачах та ҫыхӑну тытман.
Брат ее, еще давно отпущенный на волю, проживал в какой-то дальней губернии и вел жизнь самую распутную; поэтому при жизни своей она не имела с ним никаких сношении.

Эпӗ ҫапла шутлатӑп: Наталья Савишна йывӑр пурнӑҫпа пурӑннӑ, анчах Петровскинчи пысӑк та пушӑ ҫуртра, тӑванӗсемпе тусӗсем ҫук ҫӗрте, пӗччен вилесси ӑна тата та йывӑртарах пулнӑ.
Тяжело, я думаю, было Наталье Савишне жить и еще тяжелее умирать одной, в большом пустом петровском доме, без родных, без друзей.

— Халех, халех, ыр ҫыннӑм, — терӗ Наталья Савишна, хыпаланса табак шӑршларӗ те, хӑвӑрт-хӑвӑрт утса, арча патне кайрӗ.
— Сейчас, сейчас, батюшка, — сказала Наталья Савишна, торопливо понюхала табаку и скорыми шажками пошла к сундуку.

— Мӗншӗнччӗ эсӗ, Фокаша? — ыйтрӗ Наталья Савишна, куҫӗсене тутӑрпа шӑлса.
— Зачем ты, Фокаша? — спросила Наталья Савишна, утираясь платком.

— Ҫапла ҫав, батюшка, халь вӑл кунта, пирӗн ҫине пӑхать-ха, тен, эпир мӗн калаҫнине те итлет, — вӗҫлерӗ сӑмахне Наталья Савишна.
— Да, батюшка, теперь она здесь, смотрит на нас, слушает, может быть, что мы говорим, — заключила Наталья Савишна.

— Ҫук, батюшка, — терӗ Наталья Савишна сассине пусарса, вырӑн ҫине ман ҫывӑхарах ларнӑ май, — халь унӑн чунӗ кунтах-ха.
— Нет, батюшка, — сказала Наталья Савишна, понизив голос и усаживаясь ближе ко мне на постели, — теперь ее душа здесь.

— Мӗншӗн эсир, Наталья Савишна, ҫӳлти патшалӑха кӗрсен, тетӗр? — ыйтрӑм эпӗ.
— Отчего же вы говорите, Наталья Савишна, когда будет в царствии небесном? — спросил я.

Ҫак ансат шухӑш ман кӑмӑла кайрӗ, эпӗ Наталья Савишна ҫывӑхнерех куҫса лартӑм.
Эта простая мысль отрадно поразила меня, и я ближе придвинулся к Наталье Савишне.

— Наталья Савишна, — терӗм эпӗ, кӑштах чӗнмесӗр тӑнӑ хыҫҫӑн вырӑн ҫине ларса, — кӗтнӗ-и ҫакна эсир?
— Наталья Савишна, — сказал я, помолчав немного и усаживаясь на постель, — ожидали ли вы этого?

— Мӗн эсир, Наталья Савишна? — терӗм эпӗ, ӑна аллинчен тытса чарса, — эпӗ пачах унпа мар… эпӗ ахаль ҫеҫ килтӗм… кунсӑр пуҫне тата эсир хӑвӑр та ывӑннӑ: хӑвӑр выртӑр.
— Что вы, Наталья Савишна? — сказал я, удерживая ее за руку, — я совсем не за этим… я так пришел… да вы-и сами устали: лучше ложитесь вы.

Эпӗ кӗнӗ чухне Наталья Савишна хӑйӗн вырӑнӗ ҫинче выртатчӗ, ҫывӑратчӗ пулмалла, ман ура сассине илтсен, вӑл ҫӗкленчӗ, шӑна ларасран пуҫне витнӗ ҫӑм тутӑрне сӳсе пӑрахрӗ те, калпакне тӳрлетсе, кровать хӗррине ларчӗ.
Когда я вошел, Наталья Савишна лежала на своей постели и, должно быть, спала; услыхав шум моих шагов, она приподнялась, откинула шерстяной платок, которым от мух была покрыта ее голова, и, поправляя чепец, уселась на край кровати.

Наталья Савишна урӑх калама пултараймарӗ: вӑл тепӗр еннелле ҫаврӑнчӗ те вӗри куҫҫульпе йӗрсе ячӗ.
Наталья Савишна не могла больше говорить: она отвернулась и горько заплакала.

XXVI сыпӑк // Иван Тенюшев. Толстой Л.Н. Ача чухнехи тата ҫамрӑклӑхпа яш ӗмӗр: повеҫсем; И. Тенюшев куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 288 с.

Алӑкран сылтӑмра тутӑрсемпе карса хупӑрланӑ икӗ чӳрече; пӗрин тӗлӗнче куҫлӑх тӑхӑннӑ Наталья Савишна чӑлха ҫыхса ларать.
Направо от двери были два окна, завешенные платками; у одного из них сидела Наталья Савишна, с очками на носу, и вязала чулок.

— Эх, Наталья Савишна, пӗлсенччӗ эсир эпӗ халь кӑна кама курнине.
— Ах, Наталья Савишна, если бы вы знали, кого я сейчас видела.

XXV сыпӑк // Иван Тенюшев. Толстой Л.Н. Ача чухнехи тата ҫамрӑклӑхпа яш ӗмӗр: повеҫсем; И. Тенюшев куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 288 с.

— Эпӗ хам та, — терӗ Наталья Савишна, — пытармастӑп, кресло ҫинче тӗлӗрме пуҫларӑм та, алӑри чӑлха тухса ӳкрӗ.
— Я сама, — говорила Наталья Савишна, — признаюсь, задремала на кресле, и чулок вывалился у меня из рук.

Страницы:

Корпус чувашского языка

Поиск

Шырав ĕçĕ:

Сайт:

Статистика