Поиск

Олимпиевна

Софья Олимпиевна, вӗсене куҫпа ӑсатса ярса, хӑйӗн кӳпшек урисем ҫине тӑрать, чахохбили лӑкӑртатса вӗрекен плита патне пырса тыткӑчи таранччен ҫупа вараланнӑ ҫӑпала илсе апата тӑрӑшса пӑтратать.
Софья Олимпиевна, проводив их глазами, встает на свои рыхлые ноги, подходит к печке, где сварливо бормочет чахохбили, и берет шумовку, запачканную жиром до конца рукоятки.

— Олимпиевна, ҫумӑр ҫӑвать!
— Олимпиевна, дождь идет.

Софья Олимпиевна унӑн хулпуҫҫийӗсене ыталать тата кӑкӑрӗ ҫине таянса макӑрать.
Софья Олимпиевна обнимает его плечи и плачет на груди.

Халӗ акӑ Софья Олимпиевна макӑрать.
И плачет теперь Софья Олимпиевна.

— Ӑҫта тупӑн-ха ӑна, Софья Олимпиевна! — салхуллӑн калать Василь, типсе ҫитнӗ куҫӗсемпе пӑхса.
— Где же его найдешь, Софья Олимпиевна, — мрачно говорит Василь и угрюмо смотрит уже сухими глазами.

— Апла, эсӗ хӑвӑн куҫусемпех куртӑн, Софья Олимпиевна?
— Значит, ты видела собственными глазами, Софья Олимпиевна?

Вӗлернӗ-и е пӗр хыпарсӑр ҫухалчӗ-и, Софья Олимпиевна.
Убили, что ли, или пропал без вести, Софья Олимпиевна?

— Саншӑн кая юлман, ывӑлӑм, — тет Софья Олимпиевна… — Акӑ эпӗ хамӑн ывӑлӑма сӗтел умне нихӑҫан та кӗтсе илеймӗп, — вӑл Василь тирӗкӗ ҫине каллех чахохбили ярса парать.
Софья Олимпиевна говорит: — Тебе не поздно, сынок, не поздно кушанье есть, вино пить, жить. А вот своего-то сына я никогда не дождусь к столу. — Накладывает Васил в тарелку еще чахохбили.

— Кая юлман, Василь, — тет Софья Олимпиевна, уҫлӑ сак ҫине ӑна хирӗҫ вырнаҫса.
— Не поздно, Василь, — говорит Софья Олимпиевна, присаживаясь на лавку напротив Василя.

Софья Олимпиевна, ман ҫине пӑхса, куҫне хӗсрӗ: юрать-и имӗш.
Софья Олимпиевна подморгнула мне: можно ли?

Василь айӑплӑн кулса илчӗ, анчах пӳлӗмре ларакансенчен нихӑшӗ те, ни эпӗ, ни Софья Олимпиевна тата пӳрте кӗрсе пирусӗсене кӑмакаран кӑварпа тивертнӗ икӗ партизан та хӑйне паҫӑрхи куҫҫулӗшӗн ӳпкелеме шутламаннине асӑрхаса, тӑна кӗрсе ҫитрӗ, хӑйне эрех пама ыйтрӗ.
Василь виновато улыбнулся, но, заметив, что ни я, ни Софья Олимпиевна, ни еще двое партизан, пришедших в кухню и прикуривавших от печки, не хотят попрекать его недавними слезами, пришел в себя, попросил вина.

— Вӑрманта пире валли ҫакӑн пек апат пулнӑ пулсанччӗ, Софья Олимпиевна!
— Кабы в лесу бы нам такое кушанье, Софья Олимпиевна.

Василӗ сӗтел патӗнче пуҫне аллисем ҫине пӗшкӗртсе ларать, Софья Олимпиевна ун ҫывӑхӗнче тӑрмашрӗ.
Василь сидел у стола, подперев голову руками, а Софья Олимпиевна хлопотала возле него.

Софья Олимпиевна — кӑвакарнӑ ҫӳҫӗсене чепчик айне тирпейлесе пухнӑ, чирлӗрех пек те самӑр хӗрарӑм, сарлака юбка тӑхӑннипе тата самӑртарах курӑнаканскер, Лелюков пӳлӗмӗнче мӗн пулса иртнине алӑк витӗр пӗтӗмпех илтнӗ, вара вӑл Василе кухньӑна ҫавӑтса тухассине кӗтсе тӑнӑ.
Софья Олимпиевна, болезненная, толстая, рыхлая женщина, с седыми волосами, убранными под чепчик, и с широкими юбками, отчего она казалась еще толще, слышала через дверь то, что происходило в комнате у Лелюкова, слышала всхлипывания и пьяные признания Василя и дождалась, пока его вывели на кухню.

Кухньӑра Камели амӑшӗ, Софья Олимпиевна, ҫӑпалапа тата йӗтӗрпе ӗҫлесе, апат-ҫимӗҫсем ӑшалать, вӗретет тата пӗҫерет.
На кухне Софья Олимпиевна, мама Камелии жарила, варила, пекла, работая и шумовкой и каталкой.

Камели амӑшӗ — София Олимпиевна, хура тутӑр ҫыхнӑскер, макӑрса пӗтнӗ.
Заплаканная стояла мать Камелии — Софья Олимпиевна, повязанная вокруг головы черным платком.