Поиск

Окуров

— Пирӗннисене хӗнеҫҫӗ! — ҫухӑрашма тытӑнчӗҫ Окуров мещенӗсем.
— Наших бьют! — взвыло окуровское мещанство.

Окуров хули

Ҫакӑн калаҫӑвӗсем Окуров ҫыннисен чӗрисене тата ытларах хускатса ячӗҫ.
Речи его ещё более раздували тревогу окуровцев.

Вырсарникунхи кӗлле собор туллиех халӑх пухӑнчӗ; Окуров ҫыннисем йӗп-йӗпе тара ӳксех Исаия аттен хитре проповедьне итлеҫҫӗ: вӑл Авессаломпа аслӑ Петӗр патша ҫинчен, Соломон патша ӑрӑмҫӑ пулни ҫинчен, вуниккӗмӗш ҫулпа Севастополь ҫинчен, крепостла правӑна пӗтерсе хуни ҫинчен, Россия хӑватлӑ та пуян пулнӑ пирки ют ҫӗршывсем ӑна кӗвӗҫни ҫинчен тата мӗн илтнине ҫӑмӑллӑнах ӗненни — питӗ сиенлӗ пулни ҫинчен каласа ӑнлантарчӗ.
За обедней в воскресенье собор был набит битком; окуровцы, обливаясь потом, внимательно слушали красивую проповедь отца Исайи: он говорил об Авессаломе и Петре Великом, о мудрости царя Соломона, о двенадцатом годе и Севастополе, об уничтожении Крепостного права, о зависти иностранных держав к могуществу и богатству России, а также и о том, что легковерие — пагубно.

Нимӗҫсем-и унта, тутарсем-и е мӑкшӑсем-и — пирӗншӗн, Окуров ҫыннисемшӗн пурте пӗрех мар-и?
Немцы, татары, або мордвины — да не всё ли ж равно нам, окуровцам?

Ҫак асап-хурлӑхлӑ япун вӑрҫи сиксе тухсан, — малтанхи вӑхӑтсенче вӑл Окуров ҫыннисене пырса та тӗкӗнмерӗ, темелле, — хула ҫыннисем шанса тӑрсах: — Ислететпӗр! — тетчӗҫ.
Когда разразилась эта горестная японская война — на первых порах она почти не задела внимания окуровцев, горожане уверенно говорили: — Вздуем!

Ҫурма ыйхӑллӑ куҫӗсемпе вӗсем Путаница ҫырмин пӑтранчӑк шывӗ ҫинелле, хулан хӗрлӗ тӑмлӑ чӑнкӑ ҫыранӗ ҫинелле тата бульвар тӗлӗнче Окуров хулине витсе хупланӑ тӳпенелле кӑнь-кань пӑхкалаҫҫӗ.
Смотрят полусонными глазами на мутную воду Путаницы, на рыжий обрыв городского берега и в белесое окуровское небо над бульваром.

Хула пирки мӗн калассине пурне те Заречье хытӑ тиркесе кулса, кураймасӑр калаҫать; хӑйӗн пурнӑҫӗ ҫинчен сахал та ӳркевлен юмахлать; пуринчен ытларах пӗтӗмӗшле, фантастикӑлла, тата Окуров хули пурнӑҫӗнчен инҫе тӑракан темӑсемпе калаҫма юратать.
Обо всём, что касалось города, Заречье говорило сатирически и враждебно; про свою жизнь рассуждало мало, лениво; больше всего любили беседы на темы общие, фантастические и выходившие далеко за пределы жизни города Окурова.

Хуласӑр пуҫне, тӳремлӗхре, Черная Рамень вӑрманӗ хӗрринче, Воеводино ятлӑ пысӑк мар сала тӗршӗнсе ларать, унсӑр пуҫне тата икӗ ял пур: ҫурҫӗр еннелле — Обносково, хӗвелтухӑҫнелле — Балымеры, ӑнах Бубновка теҫҫӗ; Окуров таврашӗнче мӗн пурри те ҫаксем кӑна.
Кроме города, на равнине, у опушки Чёрной Рамени приткнулось небольшое село Воеводино да две деревни: к северу — Обносково, а к востоку Балымеры, Бубновка тож; вот и всё вокруг Окурова.

Ҫав тӳремлӗх варринче, сарлака та пӗркеленчӗк алтупанӗ ҫинче выртан тӗлӗнмелле эрешлӗ тетте евӗрлӗ, пӗчӗк кӑна чӑпар хула — Окуров хули ларать.
Пёстрый городок Окуров посреди неё — как затейливая игрушка на широкой, сморщенной ладони.