Поиск

Иваныч

— Ich danke, lieber Карл Иваныч, — малалла та нимӗҫле калаҫса, вӑл ҫапла ыйтрӗ:
— Ich danke, lieber Карл Иваныч, — и, продолжая говорить по-немецки, она спросила:

Карл Иваныч ҫакна пачах хӑлхине чикмесӗр, хӑйӗн яланхи йӑлипе нимӗҫле саламласа, тӳрех анне алли патне пычӗ.
Карл Иваныч, не обращая на это ровно никакого внимания, по своему обыкновению, с немецким приветствием подошел прямо к ручке матушки.

Ун патӗнче кӗрен хӑюллӑ калпак тӑхӑннӑ Марья Ивановна хӑяккӑн сӗвенсе ларать, ҫине вӑл сенкер кацавейка уртса янӑ, ахаль те ҫиллессӗн курӑнакан хӗрлӗ пичӗ Карл Иваныч кӗрсен пушшех те хаярланчӗ.
Подле нее вполуоборот сидела Марья Ивановна в чепце с розовыми лентами, в голубой кацавейке и с красным сердитым лицом, которое приняло еще более строгое выражение, как только вошел Карл Иваныч.

Карл Иваныч халатне хывать; хулӗ тӗлне хӑпартлантарса пӗрӗм-пӗрӗм ҫӗленӗ кӑвак фрак тӑхӑнать, тӗкӗр умӗнче хӑйӗн галстукне тӳрлетет те пире аяла — аннене сывлӑх сунма ертсе каять.
Карл Иваныч снял халат, надел синий фрак с возвышениями и сборками на плечах, оправил перед зеркалом свой галстук и повел нас вниз — здороваться с матушкой.

Тепӗр чухне, Карл Иваныч диктовка листине тӳрлетнӗ хушӑра, пуҫа чиксе ҫав еннелле пӑхатӑн та аннен хура ҫӳҫне, хӑшӗн те пулин ҫурӑмне асӑрхатӑн, унта калаҫнине, кулнине илткелетӗн; унта пулма юраманнипе тарӑхса каятӑн та: «Хӑҫан эпӗ ҫитӗнсе ҫитӗп-ши, вӗренсе пӗтерӗп-ши тата, диалогсемпе муталанма пӑрахса, яланах хам юратнисемпе кӑна ларакан пулӑп-ши?» — тесе шухӑшлатӑн, тарӑхса хурланма пуҫлатӑн, вара, тур пӗлет мӗншӗнне-мӗнне, тарӑн шухӑша путатӑн та Карл Иваныч йӑнӑшсемшӗн ҫиленсе мӗн каланине те илтми пулатӑн.
Бывало, покуда поправляет Карл Иваныч лист с диктовкой, выглянешь в ту сторону, видишь черную головку матушки, чью-нибудь спину и смутно слышишь оттуда говор и смех; так сделается досадно, что нельзя там быть, и думаешь: «Когда же я буду большой, перестану учиться и всегда буду сидеть не за диалогами, а с теми, кого я люблю?» Досада перейдет в грусть, и, бог знает отчего и о чем, так задумаешься, что и не слышишь, как Карл Иваныч сердится за ошибки.

Ҫаврӑнса пӑхатӑн Карл Иваныч ҫине, — вӑл пур, ним пулман пекех аллине кӗнеке тытса ларать.
Оглянешься на Карла Иваныча, — а он сидит себе с книгой в руке и как будто ничего не замечает.

Тӗпӗр чухне тӑратӑн-тӑратӑн та кӗтесре, чӗркуҫҫипе ҫурӑм ыратма пуҫланине пула ирӗксӗрех: «Манчӗ ман ҫинчен Карл Иваныч; ҫемҫе кресло ҫинче ларма тата хӑйӗн гидростатикине вулама ӑна канлӗ пулмалла, — вӑт мана еплерех-ши?! — тесе шухӑшлатӑн, ху ҫинчен аса илтерес тесе, кӑмака питлӗхне ерипен уҫа-уҫа хупма е стена ҫумӗнчи штукатуркӑна чавалама пуҫлатӑн; анчах урайне ӑнсӑртран пысӑк катӑк шаплатса ӳксен вара, тӳрех калас, хӑрани те кирек мӗнле асапран ирттерет.
Бывало, стоишь, стоишь в углу, так что колени и спина заболят, и думаешь: «Забыл про меня Карл Иваныч: ему, должно быть, покойно сидеть на мягком кресле и читать свою гидростатику, — а каково мне?» — и начнешь, чтобы напомнить о себе, потихоньку отворять и затворять заслонку или ковырять штукатурку со стены; но если вдруг упадет с шумом слишком большой кусок на землю — право, один страх хуже всякого наказания.

Тепӗр стена ҫумӗнче ландкарттӑсем ҫакӑнса тӑраҫҫӗ, вӗсене, йӑлтах тенӗ пек ҫурӑлса пӗтнӗскерсене, Карл Иваныч алли ӑстан ҫыпӑҫтарнӑ.
На другой стене висели ландкарты, все почти изорванные, но искусно подклеенные рукою Карла Иваныча.

Ҫав тери хӗрхенес килнипе тепӗр чухне ун патне ҫывхараттӑм та, аллинчен тытса: «Lieber» Карл Иваныч!» — теттӗм.
И так жалко станет, что, бывало, подойдешь к нему, возьмешь за руку и скажешь: «Lieber Карл Иваныч!»

Тепӗр чухне аялта залра йӑлӑхиччен чупса ҫӳретен те, чӗрне вӗҫҫӗн йӑпшӑнса хӑпарса, класс пӳлӗмне кӗретӗн, пӑхатӑн — Карл Иваныч унта пӗчченех, вӑл кресло ҫине ларнӑ та лӑпкӑ-танлӑ сӑнпа хӑйӗн юратнӑ кӗнекинчен пӗрне вулать.
Бывало, как досыта набегаешься внизу по зале, на цыпочках прокрадешься на верх, в классную, смотришь — Карл Иваныч сидит себе один на своем кресле и с спокойно-величавым выражением читает какую-нибудь из своих любимых книг.

Вӗсене пурне те хӑй вырӑнне тирпейлӗн хурса тухнӑ, ҫак йӗркелӗхе курнипех Карл Иваныч тӳрӗ кӑмӑллӑ, канлӗ чунлӑ ҫын пулнӑ тесе калама пулать.
Все это так чинно, аккуратно лежит на своем месте, что по одному этому порядку можно заключить, что у Карла Иваныча совесть чиста и душа покойна.

Карл Иваныч питӗ ӑста ҫыпӑҫтаратчӗ, ку ҫаврашкана вӑл вӑйсӑр куҫӗсене йӑмӑхтаракан ҫутӑран хӳтӗлеме хӑй ӑссӗн шухӑшласа тупса тунӑ.
Карл Иваныч очень хорошо клеил и кружок этот сам изобрел и сделал для того, чтобы защищать свои слабые глаза от яркого света.

Карл Иваныч ҫӳлӗкӗ ҫинче выртакан япаласенчен пӗри мана ун ҫинчен пуринчен те ытларах аса илтерет.
В числе предметов, лежавших на полочке Карла Иваныча, был один, который больше всего мне его напоминает.

Карл Иваныч хӑй вӑхӑтне ытларах вуласа ирттерет, вула-вула куҫне те япӑх куракан тунӑ; анчах, ҫак кӗнекесемпе «Ҫурҫӗр Хуртне» шутламасан, вӑл урӑх нимӗн те вуламан.
Карл Иваныч большую часть своего времени проводил за чтением, даже испортил им свое зрение; но, кроме этих книг и «Северной пчелы», он ничего не читал.

Histoire des voyages-ӑн икӗ пысӑк томне ҫеҫ, хӗрлӗ хуплашкаллӑскерсене, стена ҫумне хисеплӗн сӗвентерсе тӑратнӑ; ыттисене вара ним йӗркесӗр хурса тухнӑ, кунта вӑрӑммисем, хулӑннисем, пысӑк тата пӗчӗк кӗнекесем, — кӗнекесӗр хуплашкасем, хуплашкасӑр кӗнекесем; рекреаци умӗн ҫӳлӗке, Карл Иваныч мӑнаҫланса библиотека тесе калаканскере, йӗркене кӗртме хушсан, хӗсеттӗмӗрччӗ те кӗнекесене унтах чике-чике хураттӑмӑрччӗ.
Только два больших тома «Histoire des voyages», в красных переплетах, чинно упирались в стену; а потом и пошли, длинные, толстые, большие и маленькие книги, — корочки без книг и книги без корочек; все туда же, бывало, нажмешь и всунешь, когда прикажут перед рекреацией привести в порядок библиотеку, как громко называл Карл Иваныч эту полочку.

Карл Иваныч, аллине кӗнеке тытса, хӑйӗн яланхи вырӑнне, алӑкпа чӳрече хушшине, вырнаҫнӑ.
Карл Иваныч, с книгой в руке, сидел на своем обычном месте, между дверью и окошком.

Класс пӳлӗмӗнче Карл Иваныч йӑлтах урӑхланать: ӑса вӗрентекен ҫын пулса тӑрать.
В классной Карл Иваныч был совсем другой человек: он был наставник.

— Sind Sie bald fertig? — илтӗнчӗ класс пӳлӗмӗнчен Карл Иваныч сасси.
— Sind sie bald fertig? — послышался из классной голос Карла Иваныча.

Карл Иваныч ман патӑмран кайсан, эпӗ, вырӑн ҫине тӑрса ларса, урана чӑлха тӑхӑннӑ вӑхӑтра куҫҫуль кӑштах иксӗлчӗ, анчах курман тӗлӗк хускатнӑ усал шухӑшсем сирӗлсе пӗтмерӗҫ-ха.
Когда Карл Иваныч оставил меня и я, приподнявшись на постели, стал натягивать чулки на свои маленькие ноги, слезы немного унялись, но мрачные мысли о выдуманном сне не оставляли меня.