Поиск

Алексевна

Тепӗр темиҫе минутран сывмар Марья Алексевна Федьӑна кӑшкӑрчӗ: «Кала аппуна, вӗсен калаҫӑвӗ мана ҫывӑрма памасть, — ан чӑрмантарӑр мана, кайччӑр ӑҫта та пулин аяккарах. Тата ҫепӗҫрех кала, Дмитрий Сергеича ан кӳрентер: куратӑн-и, епле тӑрӑшать вӑл саншӑн».
Через несколько минут больная Марья Алексевна кликнула Федю: «Скажи сестре, что их разговор не дает мне уснуть; пусть уйдут куда подальше, чтоб не мешали. Да скажи хорошенько, чтобы не обидеть Дмитрия Сергеича: видишь, он какой заботливый о тебе».

Пӗррехинче, чей ӗҫсе ларнӑ чухне, Марья Алексевна: пуҫ ыратма пуҫларӗ, терӗ; вӑл стакансем ҫине чей тултарчӗ те, сахӑр суланчине питӗрсе, спальнӑна вырӑн ҫине кайса выртрӗ.
Однажды Марья Алексевна сказала за чаем, что у нее разболелась голова; разлив чай и заперев сахарницу, ушла и улеглась.

Анчах та ҫук, Марья Алексевна сӑнаса тӑнипе ҫеҫ килӗшмерӗ, «логикӑна» вӗреннӗ пек те туса пӑхрӗ, вӑл логикӑна эпӗ те пӑхмасӑр вӗреннӗччӗ, вӑл логика ҫапла калать: «хӑй тӗллӗн пулакан явленисене опытсем туса тӗрӗслесе пӑхмалла, ҫав хутшӑнусен вӑрттӑнлӑхне питех те шалтан уҫса курас тесен, вӑл опытсене малтанах шухӑшласа хунӑ план тӑрӑх туса пымалла», — вара Марья Алексевна ҫак тӗрӗслеве Саксон Грамматик кӗнекинчен вуласа пӗлнӗ пек туса кӑтартрӗ — Саксон Грамматик Гамлет ӑс-пуҫне тӗрӗслемешкӗн ӑна вӑрманта хӑйӗн юратнӑ хӗрӗпе курнӑҫтарни ҫинчен каласа кӑтартать.
Но нет, Марья Алексевна не удовлетворилась надзором, а устроила даже пробу, будто учила «логику», которую и я учил наизусть, говорящую: «Наблюдение явлений, каковые происходят сами собою, должно быть поверяемо опытами, производимыми по обдуманному плану, для глубочайшего проникновения в тайны таковых отношений», — и устроила она эту пробу так, будто читала Саксона Грамматика, рассказывающего, как испытывали Гамлета в лесу девицею.

— Юрамасть, Марья Алексевна.
— Нельзя, Марья Алексевна.

— Ҫук, Марья Алексевна, лайӑх мар.
— Нет, Марья Алексевна, не хороша.

— Ҫук, хушман, Марья Алексевна.
— Нет, не велел, Марья Алексевна.

Ӑсӗ катӑк пулсан та, Михаил Иваныч ӗҫе питӗ тӗплӗн татса пама пултарчӗ, ҫакна Марья Алексевна курмасӑр тӑма пултараймарӗ; анчах та Марья Алексевна ӗҫе тӑрӑ шыв ҫине кӑларчӗ-кӑларчех.
Марья Алексевна не могла не видеть, что Михаил Иваныч, при всем своем ограниченном уме, рассудил очень основательно; но все-таки вывела дело уже совершенно начистоту.

— Ҫук пуль, Марья Алексевна.
— Не думаю, Марья Алексевна.

— Паллах, Марья Алексевна, вӑл ун ҫинчен шухӑшламасть, ҫапах та эсир асӑрхаса тӑнӑшӑн эпӗ сире, Марья Алексевна, питӗ тав тӑватӑп.
— Конечно, у него не то на уме, Марья Алексевна, а я все-таки очень вам благодарен, Марья Алексевна, за ваше наблюдение.

— Турӑ таврашӗ ҫинчен, Марья Алексевна.
— О божественном, Марья Алексевна.

«Тӗн ҫинчен, Людвиг сочиненийӗ» — Вунтӑваттӑмӗш Людовик сочиненийӗ, Марья Алексевна, XIV Людовикӑн, вӑл, Марья Алексевна, Франци королӗ пулнӑ, хальхи Наполеон ун ывӑлӗн вырӑнне ларнӑ.
«О религии, сочинение Людвига» — Людовика Четырнадцатого, Марья Алексевна, сочинение Людовика Четырнадцатого; это был, Марья Алексевна, французский король, отец тому королю, на место которого нынешний Наполеон сел.

— Ҫапла, пӗтӗмпех ҫавӑн ҫинчен, Марья Алексевна.
— Да, все об этом, Марья Алексевна.

— Марья Алексевна, кунта пуринчен ытларах серисем ҫинчен каланӑ, — ученӑй кӗнеке.
— Тут все о сериях больше говорится, Марья Алексевна, — ученая книга.

— Марья Алексевна, халех кӗнекинчен хӑйӗнчен курӑпӑр акӑ.
— А вот сейчас увидим, Марья Алексевна, из самой книги.

— Ҫук, Марья Алексевна, «Гостиная» мар ку, Destinee — шӑпа тени пулать ку.
— Нет, Марья Алексевна, это не «Гостиная», это Destinée — судьба.

Марья Алексевна кӗнекесене илчӗ те Михаил Иваныча пырса пачӗ.
Вот Марья Алексевна взяла книги, принесла Михаилу Иванычу.

Акӑ Верочка фортепьяно калать, Дмитрий Сергеич итлесе тӑрать, Марья Алексевна Дмитрий Сергеич корсет шал енне пӑхса илмест-и-ха тесе сӑнаса тӑрать, — ҫук, шутламасть те пӑхса илме!
Вот Верочка играет, Дмитрий Сергеич стоит и слушает, а Марья Алексевна смотрит, не запускает ли он глаз за корсет, — нет, и не думает запускать!

Марья Алексевна питӗ хытӑ асӑрхаса пычӗ.
Марья Алексевна и смотрела очень прилежно.

Пӗр сакӑр сехетре урок пӗтернӗ хыҫҫӑн Лопухов Розальскисем патӗнче тепӗр икӗ-виҫӗ сехетлӗхе юлать; Верочка ашшӗ-амӑшӗпе тата ун каччипе картла вылять; калаҫать вӗсемпе, вӑл фортепьяно каланӑ чухне Верочка юрлать, е Верочка каланӑ чухне вӑл итлесе ларать; хӑш чухне Верочкӑпа калаҫкаласа та илет, Марья Алексевна вӗсене кансӗрлемест, вӗсем ҫине чалӑшшӑн пӑха-пӑха илмест, анчах, паллах ӗнтӗ, вӗсене пӗччен те хӑвармасть.
Кончив урок часов в восемь, Лопухов оставался у Розальских еще часа два-три: игрывал в карты с матерью семейства, отцом семейства и женихом; говорил с ними; играл на фортепьяно, а Верочка пела, или Верочка играла, а он слушал; иногда и разговаривал с Верочкою, и Марья Алексевна не мешала, не косилась, хотя, конечно, не оставляла без надзора.