Поиск

Тарантьев

Контракт ҫине алӑ пуснӑ-ҫке: ирсӗрлемен! — терӗ Тарантьев.
— А контракт-то подписан: не изгадили! — сказал Тарантьев.

— Ӗҫ йӗркине пӗлмеҫҫӗ, — хушса хучӗ Тарантьев.
— А дела не смыслят, — прибавил Тарантьев.

— Контракт тата, контракт мӗнлерех турӑмӑр? — мухтанчӗ Тарантьев.
— А контракт-то, контракт-то каков заключили? — хвастался Тарантьев.

Тарантьев ахӑлтатса кулса ячӗ.
Тарантьев захохотал.

— Анчах эсӗ хыткукар, кум: санпа нумай хаклашас пулать, — терӗ Тарантьев, — аллӑ тенкӗ ҫав хваттерте пурӑнаканшӑн!
— Да ты скуп, кум: с тобой надо торговаться, — говорил Тарантьев, — пятьдесят рублей за этакого жильца!

— Тӳррипех кала, хӑналама сӑлтавӗ те пур, — терӗ Тарантьев; — ҫурту ҫӗрсе каятчӗ, ҫапах ун пек ҫынна хваттерӗ яраймӑттӑн.
— Признайся, есть за что и угостить, — отозвался Тарантьев, — дом сгнил бы, а этакого жильца не дождался.

Иван Матвеевичпа Тарантьев умӗнче чей тата пӗр бутылка ром ларать.
Перед Иваном Матвеевичем и Тарантьевым стоял чай и бутылка рому.

Ҫав кунах, каҫхине, икӗ хутлӑ ҫуртра (вӑл ҫуртӑн пӗр енӗ Обломов пурӑнакан урамалла тухать, тепӗр енӗ — шыв хӗрринчи урамалла), ҫӳлти хутӗнчи пӗр пӳлӗмре Иван Матвеевичпа Тарантьев калаҫса ларчӗҫ.
Вечером в тот же день, в двухэтажном доме, выходившем одной стороной в улицу, где жил Обломов, а другой на набережную, в одной из комнат верхнего этажа сидели Иван Матвеевич и Тарантьев.

Юлашкинчен вӑл паянхи ире аса илчӗ те Тарантьев киревсӗр хӑтланнине манса кайрӗ; унӑн сӑн-питӗнче каллех хаваслӑ кулӑ йӑлкӑшма пуҫларӗ.
Наконец он вспомнил нынешнее утро, и безобразное явление Тарантьева вылетело из головы; на лице опять появилась улыбка.

— Ну, мур илесшӗ сана! — терӗ Тарантьев, алӑкран майсӑррӑн тухса.
— Ну, черт с тобой! — говорил Тарантьев, неловко пролезая в дверь.

Обломов ним чӗнмесӗр унӑн пуҫӗнчен хӑйӗн шлепкине хывса илчӗ те малтанхи вырӑна хучӗ, унтан, аллине кӑкӑр ҫумне хӗреслесе тытса, Тарантьев тухса каясса кӗтрӗ.
Обломов молча снял с его головы свою шляпу и поставил на прежнее место, потом скрестил на груди руки и ждал, чтоб Тарантьев ушел.

Яланах лӑпкӑ пулнӑ Обломов ҫакӑн пек хӑтланнине курсан, Тарантьев куҫӗсене чарса пӑрахрӗ, хӑйне Штольцран каярах хунӑшӑн кӳренме те пӗлмерӗ.
Тарантьев выпучил глаза на эту никогда не бывалую выходку Обломова и даже забыл обидеться тем, что его поставили ниже Штольца.

— Тарантьев! — кӑшкӑрчӗ Обломов, чышкипе сӗтеле ҫапса.
— Тарантьев! — крикнул Обломов, стукнув по столу кулаком.

— Мана палатӑна кайма юрамасть, — салхуллӑн каларӗ Тарантьев.
— Нельзя мне в палату идти, — мрачно проговорил Тарантьев.

— Мӗн эсӗ, мана ҫыншӑн йӑлӑнса ҫӳрекен терӗн-им? — хирӗҫ чӗнчӗ Тарантьев.
— Что я тебе за ходатай достался? — отозвался Тарантьев.

— Эсӗ ӑҫта апатланатӑн? — ыйтрӗ Тарантьев.
— Где ж ты обедаешь? — спросил Тарантьев.

— Мӗнле щеткӑсем? — кӑшкӑрса ячӗ Тарантьев.
— Какие щетки? — загремел Тарантьев.

— Юрлах, юрлах хӑв юрруна! — хирӗҫлерӗ Тарантьев.
— Пой, пой эту песню! — возразил Тарантьев.

— Мӗнле кӗпепе жилет сана? — пӑрӑнма тӑрӑшрӗ Тарантьев.
— Какой тебе рубашки да жилета? — отговаривался Тарантьев.