Поиск

Дубасов

— Типографисем пӑлханаҫҫӗ, — терӗ Дубасов.
— Типографии бастуют, — сказал Дубасов.

Каялла, генерал-губернаторӑн пӳлӗмне хӑпарнӑ чухне, пусма ҫинче, Дубасов чӗнсе илчӗ:
На лестнице, поднимаясь обратно в генерал-губернаторские покои, Дубасов окликнул:

Дубасов бумажникне туртса кӑларчӗ.
Дубасов достал бумажник:

Дубасов сӑмахне тӑсрӗ:
Дубасов продолжал:

Дубасов тутине тӑсрӗ.
Дубасов оттопырил губу:

Дубасов, ӑна курсан, савӑнса кайрӗ.
Дубасов усмехнулся, довольный эффектом:

Дубасов, шухӑша кайса, кабинета сарса хунӑ ковёрсем ҫине, Николай портречӗ ҫине пӑхса илчӗ.
Дубасов раздумчиво посмотрел на ковры, устилавшие кабинет, на злополучный портрет Николая.

Дубасов шӑнкӑравӑн кнопкине пусрӗ.
Дубасов нажал кнопку звонка.

Дубасов сӗтеле ывӑҫ тупанӗпе шаккаса илчӗ, прокурор вара, меллӗ самантра, кунта урӑххисем те пур тенӗ пек хӑй иккӗленессине кӑтартрӗ.
Дубасов пристукнул ладонью по столу, и прокурор, уловив наконец момент, показал ему глазами на присутствующих тревожным намеком.

— Мӗне кирлӗ кунта закон? — кӑмӑлсӑрланса пӳлчӗ Дубасов.
— При чем закон? — досадливо перебил Дубасов.

Дубасов ответлемесӗрех пуҫне чикрӗ.
Дубасов наклонил голову, не отвечая.

Ку портрет генерал-губернатор кабинетӗнче тахҫантанпах ҫакӑнса тӑрать, анчах патшан чӗркуҫҫийӗсем темле черчен те майсӑр хутланса тӑнине, кулли те унӑн тӗлсӗр те мӗскӗнлӗ пулнине Дубасов халӗ ҫеҫ асӑрхаса илчӗ.
Портрет этот висел в генерал-губернаторском кабинете с незапамятных времен, но Дубасов сейчас только заметил, что у царя нелепо и жалко подогнуты почему-то коленки, улыбка на лице растерянна и жалка.

Дубасов часах ответлемерӗ.
Дубасов ответил не сразу.

Дубасов ҫӳллӗ, сӗтел умӗнче тӑракан генерал еннелле атӑ кӗли ҫинче хӑвӑрт ҫаврӑнса тӑчӗ.
Дубасов круто повернулся на каблуках к высокому, у письменного стола стоявшему генералу.

Дубасов вӗттӗн-вӗттӗн утса, сӗтел патне пычӗ те, хут купи ҫинчен телеграф бланкине илчӗ.
Дубасов мелкими шажками подошел к столу и взял лежавший поверх груды бумаг телеграфный бланк.

— Отечество вара? — мӗкӗрсе илчӗ Дубасов.
— А отечество? — прогремел Дубасов.

Лараканни пӗр вӑл ҫеҫчӗ: ыттисем вара пурте (вӗсем кабинетра пӗр ултӑ-ҫичӗ ҫын, пурте мундирлӗскерсем) кӗмӗлтен тунӑ, ҫырмалли япаласем лартса тултарнӑ, юман сӗтел хушшинчен Дубасов тӑрсанах, ура ҫине тӑчӗҫ.
Он один сидел; все остальные (их было человек шесть-семь, мундирных, в этом кабинете) встали, как только поднялся из-за своего огромного дубового, серебряной письменной утварью уставленного стола Дубасов.

Дубасов, мӑкӑрӑлса тӑракан хӑмӑр мӑйне, крахмалпа хытарнӑ тӑвӑр ҫухипе пытарса, аллисене кӗсйине тарӑн чиксе пӳлӗм варринче тӑнӑ.
Дубасов стоял посреди комнаты, глубоко засунув руки в карманы, втянув в белый тугой крахмальный воротник жилистую, бурыми складками взбугрившуюся шею.

Ҫав адмирал Румыни флочӗн историйӗнче чи малтан паттӑр ӗҫ тунӑ, 1878 ҫулта пирӗн Шестаков тата Дубасов ятлӑ моряксемпе пӗрле, туркӑсен «Хаджи-Рахман» ятлӑ мониторне Дунай шывӗ ҫинче путарнӑ.
Этот адмирал совершил первый и единственный более или менее морской подвиг в истории румынского флота, того самого Муржеско, который в 1878 году участвовал совместно с нашими моряками Шестаковым и Дубасовым в потоплении на Дунае турецкого монитора «Хаджи-Рахман».