Поиск

Воропонов

Воропонов петицийӗпе пулнӑ харкашу хыҫҫӑн Мирона вӑл яланлӑхах, тӳсмелле мар юратми пулчӗ, анчах та вӑл фабрика пӗтӗмӗшпех ҫак ҫын аллинче пулнине, Мирон ӗҫе ӑста, ҫирӗппӗн ертсе пынине рабочисем ӑна итленине е хӑранине курса тӑнӑ; вӗсем хӑйсене хуларисенчен лӑпкӑрах тыткаланӑ.
После скандала с петицией Воропонова Мирон стал для него окончательно, непримиримо противен, но он видел, что фабрика всецело в руках этого человека, Мирон ведёт дело ловко, уверенно, рабочие слушают его или боятся; они ведут себя смирнее городских.

Епле хӑвӑрт хӑваласа ячӗҫ вӗсем Воропонов рабочийӗсемпе тир-сӑран тӑвакансене.
Как они живо прогнали воропоновских рабочих и кожевников.

Хута сюртук кӗсйине чиксе, пур тӳмисене те тӳмелесен, Воропонов Алексей, Мирон тухтӑр тата еврейсем хӗтӗртнипе пӗрисем — ним ӑнланмасӑр, теприсем — ятарласа, хӑйсем усӑ курасшӑн патшана хирӗҫ пыракан ҫынсем ҫине ӳпкелешме тытӑнчӗ; аслӑ Артамонов унӑн ӳпкелешӗвӗсене кӑмӑлласах итлерӗ, ун майлӑ пулса калаҫкаларӗ, тутисем кӑвакарса кайнӑ Воропонов Вера Попова ҫинчен хаяррӑн калаҫма тытӑнсан тин вӑл ҫирӗппӗн: — Вера Николаевна ку ӗҫе нихӑш енчен те хутшӑнман, — тесе хучӗ.
Положив бумагу в карман сюртука, застегнувшись на все пуговицы, Воропонов начал жаловаться на Алексея, Мирона, доктора, на всех людей, которые, подзуживаемы евреями, одни — слепо, другие — своекорыстно, идут против царя; Артамонов старший слушал его жалобы почти с удовольствием, поддакивал, и только когда синие губы Воропонова начали злобно говорить о Вере Поповой, он строго сказал: — Вера Николаевна тут ни при чём.

Ҫу вӗҫӗнчех, Петр Артамонов урисем шыҫса кайнӑ пирки вырӑн ҫинче выртнӑ чухнех, ун патне хаваслӑ та тарлӑ Воропонов пычӗ те, хӑйӗн йывӑр, кӑвакарса кайнӑ тутисемпе чаплаттарса, ӑна патша патне вӑл влаҫа никама та ан патӑр, тесе ыйтса ҫырнӑ телеграмма ҫине алӑ пусма ыйтрӗ.
Ещё в конце лета, когда Пётр Артамонов лежал в постели с отёкшими ногами, к нему явился торжественный и потный Воропонов и, шлёпая тяжёлыми, синими губами, предложил ему подписать телеграмму царю — просьбу о том, чтоб царь никому не уступал своей власти.

Хула тӑрӑх каллех турӑшсем йӑтса утрӗҫ, хӗрлӗрех сарӑ сюртук тӑхӑннӑ Воропонов патша портретне йӑтса пырса, ыйтрӗ:
По городу снова пошли с иконами, Воропонов в рыжем сюртуке нёс портрет царя и требовал:

Ҫара пуҫсем ҫине, тӑвар сапнӑ пек, таттисӗр юр ҫуса тӑчӗ, инҫетрен Воропонов хыттӑн, ҫине тӑрса кӑшкӑрни илтӗнчӗ: — Спаси, господи, люди твоя…
Снег лениво солил обнажённые головы, издали доносился неумолимо требующий крик Воропонова: — Спаси, господи, люди твоя…

— Спас-си, господи, люди твоя! — уйрӑмах хыттӑн ыйтрӗ Воропонов, «люди» сӑмаха шӑхӑрнӑ пек каласа; хӑй каялла кашкӑр пек ҫаврӑнса, хула ҫыннисем ҫине пӑха-пӑха илчӗ, ҫав вӑхӑтрах, темшӗн, вӗсем ҫинелле хӑйӗн хӑнтӑр тирӗнчен ҫӗленӗ ҫӗлӗкӗпе сулса.
— Спас-си, господи, люди твоя! — требовал Воропонов подчёркнуто громко, с присвистом вывизгивая слово «люди», волком оборачивался назад, оглядывая горожан, и зачем-то махал на них бобровой шапкой.

Пуринчен те хытӑрах, ҫине тӑрса, пуринчен те ытларах хортан уйрӑлса кайса хула пуҫӗ Воропонов, урапасемпе сутӑ тӑвакан купец ывӑлӗ юрланӑ; самӑр, хӗрлӗ сӑн-питлӗ, перламутртан тунӑ тӳме тӗслӗ куҫлӑскер, вӑл хӑйӗн ашшӗнчен, пурлӑхпа пӗрле, пур Артамоновсене те чунтан, нихҫан ҫураҫмалла мар курайманнине илсе юлнӑ.
Особенно пронзительно, настойчиво и особенно не в лад хору пел городской голова Воропонов, сын тележника; толстый, краснощёкий, с глазами цвета перламутровых пуговиц, он получил в наследство от своего отца вместе с имуществом и неукротимую вражду ко всем Артамоновым.

Пуҫне мӑнкӑмӑллӑн ҫӗклесе, вӑл Петра: — Ҫаксем иккӗшӗ тата Помяловпа Воропонов мана сире, пӗр тӑвансене, фабрикӑна хӑйсене сутма ӳкӗтлеме хушаҫҫӗ хӑйсене пулӑшнӑшӑн вӗсем мана укҫа параҫҫӗ… — терӗ.
Заносчиво подняв голову, она сказала Петру: — Эти двое и Помялов с Воропоновым просят меня уговорить вас, братьев, продать им фабрику, деньги мне дают за помощь…

Воропонов, кӑвакрах хӑлхисене хускаткаласа, калаҫма чарӑнать, вара Илья сӑран сутӑҫинчен: — Эсӗ ман ӗҫе ӑнланатӑн-и? — тесе ыйтать.
Воропонов умолкал, двигая серыми ушами, а Илья спрашивал кожевника: — Ты моё дело понимаешь?

Урапасемпе сутӑ тӑвакан Воропонов, хӑйӗн ҫап-ҫутӑ куҫӗсемпе Артамонов ҫине тинкерсе пӑхса, ӑна хӑйӑлтатса тухакан сасӑпа ҫапла вӗрентет:
К Артамонову присматривается очень светлыми глазами тележник Воропонов, он поучает сухоньким голосом:

Садра, ҫӑка айӗнче, Илья Артамонов Гаврила Барский, ҫураҫнӑ хӗрӗн хреснашшӗ Помялов, сӑран тӑвакан пушӑ куҫлӑ Житейкин тата урапасем сутакан Воропонов ҫаврака сӗтел хушшинче пыллӑ сӑра ӗҫеҫҫӗ.
А в саду под липой, за круглым столом, сидят, пьют брагу Илья Артамонов, Гаврила Барский, крёстный отец невесты, Помялов и кожевник Житейкин, человек с пустыми глазами, тележник Воропонов.