Поиск

Шырав ĕçĕ:

ӳсӗр сăмах пирĕн базăра пур.

ӳсӗр (тĕпĕ: ӳсӗр) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

— Акӑ, кухарка ырӑ кӑмӑллӑччӗ, анчах та халӗ хаярланса кайрӗ, яланах темле ӳсӗр пек.
— Вот кухарка была добрая, а теперь стала дерзкая и всегда точно пьяная.

IV сыпӑк // Леонид Агаков. Горький М. Артамоновсем: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 300 с.

Пурте урра кӑшкӑрчӗҫ, Васька кочегар, ташлакаласа, кукшарах пуҫне ҫутӑлтарса, ӳсӗр ҫын пек ҫухӑрчӗ.
Кричали ура, а кочегар Васька, приплясывая, блестя лысоватым черепом, орал, точно пьяный.

Мирон губерние, Мускава тата Петербурга кайӑк пек вӗҫсе ҫӳренӗ, киле таврӑнсан вара, Америкӑран кӳнӗ пушмакӑн сарлака кӗллисемпе хыттӑн таплаттарса, патша ҫумне сӗлӗх пек ҫыпҫӑнса ларнӑ ӳсӗр те аскӑн мужик ҫинчен хаяррӑн кулса каласа панӑ: — Ҫавӑн пек мужике — ӗненместӗп! — кутӑнлашса калаҫнӑ ҫурри суккӑр Ольга, кинӗпе юнашар диван ҫинче, унӑн икӗ ҫулхи ывӑлӗ Платон тӑрмашнӑ ҫӗрте ларса.
Мирон птицей летал в губернию, в Москву и Петербург, возвратясь, топал широкими каблуками американских ботинок и злорадно рассказывал о пьяном, распутном мужике, пиявкой присосавшемся к царю: — В живого такого мужика — не верю! — упрямо говорила полуслепая Ольга, сидя рядом со снохой на диване, где возился и кричал её двухлетний сын Платон.

Ун хыҫҫӑн Ольга инкӗшӗ те никам асӑрхамалла мар куҫран ҫухалчӗ, унтан манах та тухса кайрӗ, — ӑна ҫурри ӳсӗр ҫынсем монастырьти пурнӑҫ ҫинчен ыйтса пӗлсе йӑлӑхтарса ҫитерчӗҫ пулмалла.
Вслед за ним незаметно исчезла тётка Ольга, потом скрылся и монах, которому, видимо, надоели расспросы полупьяных людей о монастырской жизни.

Амӑшӗ те, кулӑшла пулсан та, тӳсме ҫук ухмах; тӳрккес ашшӗ, ватӑ упа ҫынсемпе пурӑнма пӗлмен, ӳсӗр те лапӑрчӑкскер, унтан та ытларах ухмах.
Невыносимо, хотя и смешно, глупа мать; ещё более невыносимо и тяжко глуп угрюмый отец, старый медведь, не умеющий жить с людями, пьяный и грязный.

Ӳсӗр Житейкин, аллине икӗ кӗпҫеллӗ пӑшал тытса, ҫара пуҫӑн, хӗрелсе кайнӑ кукшине ҫутӑлтарса, хӑйӗн тир-сӑран тӑвакан ҫыннисем умӗн пырса пӗрмаях ҫухӑрчӗ:
Житейкин, с двухствольным ружьём в руках, пьяный, без шапки, сверкая багровой лысиной, шёл во главе своих кожевников и неистово скандалил, орал:

III сыпӑк // Леонид Агаков. Горький М. Артамоновсем: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 300 с.

Петр Артамонов тӗрлӗ тӗслӗ эрехсене ним чӗнмесӗр ӗмсе ларнӑ, епрешке, йӳҫӗкрех кӑмпасене чӑмланӑ та, ҫав вӑхӑтрах хӑйӗн пӗтӗм ӳсӗр кӗлеткипе чи кӑмӑла каймалли, хӑрушла вӑйли ҫав ярмаркӑри намӑса пӗлмен, укҫашӑн хӑйне ҫаппа-ҫарамас кӑтартакан, ӑна пула ятлӑ ҫынсем укҫана, намӑса, сывлӑха ҫухатнӑ хӗрарӑмра пулнине туйнӑ.
Пётр Артамонов молча сосал разноцветные водки, жевал скользкие, кисленькие грибы и чувствовал всем своим пьяным телом, что самое милое, жутко могучее и настоящее скрыто в ярмарочной бесстыднице, которая за деньги показывает себя голой и ради которой именитые люди теряют деньги, стыд, здоровье.

Ҫав шухӑшсем вырӑнне, темле ҫаврашка тӑрӑх шуса, хӑй ярмаркӑра чарусӑр ӗҫсе ашкӑннӑ картинсем тухса тӑнӑ; урса кайнӑ пек ҫынсем, ӳсӗр, нихҫан та тӑранман куҫӗсене ҫӑткӑнла чарса пӑрахса унталла та кунталла ыткӑннӑ, укҫисене ҫунтарнӑ, нимӗн хӗрхенмесӗр, шӑмшакӗсем аскӑн шухӑшпа йӗркерен тухса кайнипе иртӗнсе ашкӑннӑ, хура вырӑнта куҫсене йӑмӑхтармалла шап-шуррӑн курӑнса, намӑса пӗлмесӗр ҫаппа-ҫарамас выртакан пысӑк хӗрарӑм патнелле туртӑннӑ…
На место этих дум вставали и двигались по какому-то кругу картины буйных кутежей на ярмарке; метались неистовые люди, жадно выкатив пьяные, но никогда не сытые глаза, жгли деньги и, ничего не жалея, безумствовали всячески в лютом озлоблении плоти, стремясь к большой, ослепительно белой на чёрном, бесстыдно обнажённой женщине…

Ӳсӗр ҫын пекех йӗркене пӑхӑнманскер, вӑл апат ҫимелли сӗтел хушшине хуҫисенчен малтан ларнӑ, ҫӗҫӗсемпе вилкӑсене ҫӑтӑр-ҫатӑр тытса пӗр вырӑнтан тепӗр вырӑна хунӑ, ҫиессе хӑвӑрт, тирпейсӗр, вӗрилле, ӳсӗре-ӳсӗре ҫинӗ; вӑл ҫынта, Алексейри пекех, темле сиккелекен, ытлашши хаяр япала пулнӑ пек курӑннӑ.
Бесцеремонен, как пьяный, он садился к обеденному столу раньше хозяев, судорожно перекладывал ножи и вилки, ел быстро, неблагопристойно, обжигаясь, кашляя; в нём, как в Алексее, было что-то подпрыгивающее, лишнее и, кажется, злое.

Тул ҫутӑлнӑранпа пуҫласа каҫ пулса ҫитичченех кӗлетсем патӗнче йӗтӗн паракан арҫынсемпе хӗрарӑмсем кӑшкӑрашнӑ; Ватаракша хӗрринче, хисепсӗр йышлӑ Морозовсенчен пӗри уҫнӑ трактир умӗнче, ӳсӗр юрӑсем янӑранӑ, купӑс сасси ҫуйӑхнӑ.
С рассвета до позднего вечера у амбаров кричали мужики и бабы, сдавая лён; у трактира, на берегу Ватаракши, открытого одним из бесчисленных Морозовых, звучали пьяные песни, визжала гармоника.

Асра урнӑ пек ӳсӗр ҫынсен тӗлӗнмелли кӗлеткисем, юрӑ сӑмахӗсем, шӑллӗ команда панӑ пек калаҫнин сыпӑкӗсем мӗлтлетсе иртрӗҫ, такамӑн ӑнсӑртран асӑрханӑ куҫӗсем йӑлтӑртатрӗҫ, анчах пуҫра пурпӗрех пушӑ та тӗксӗм пулчӗ; ӑна ҫинҫе кӑна, чӗтресе тӑракан ҫутӑ витӗрех шӑтарса тухнӑ пек, ҫав ҫутӑра, тусан пӗрчисем евӗр, ҫынсем ташласа, ҫаврӑнкаласа, темле пит те кирлӗ ӗҫ ҫинчен шухӑшлама кансӗрленӗ пек туйӑнчӗ.
В памяти мелькали странные фигуры бешено пьяных людей, слова песен, обрывки командующей речи брата, блестели чьи-то мимоходом замеченные глаза, но в голове всё-таки было пусто и сумрачно; казалось, что её пронзил тоненький, дрожащий луч и это в нём, как пылинки, пляшут, вертятся люди, мешая думать о чём-то очень важном.

Ӳсӗр пулнӑ.
Пьян был.

Артамонова ярмаркӑри хӗрарӑмсем ҫынсенчен укҫа сӑрхӑнтарса илме пултарни тата ҫав намӑссӑр ӳсӗр каҫсенче ӗҫлесе тупнӑ укҫана ним йӗркесӗр, ним шухӑшламасӑр пӗтерни тӗлӗнтерчӗ.
Поражало Артамонова умение ярмарочных женщин высасывать деньги и какая-то бессмысленная трата ими заработка, достигнутого ценою бесстыдных, пьяных ночей.

Этемсен тусӗ ӗҫме пуҫласа янӑ промышленниксен ушкӑнӗн кӗтӳҫи тата ертсе пыраканӗ пулнӑ, вӑл хӑйӗн ӳсӗр кӗтӗвӗпе ӑҫта пырса кӗнӗ, ҫавӑнта пур ҫӗрте те музыка кӗмсӗртетнӗ, юрӑсем янӑранӑ, пӗрисем — хурлӑхлӑ, кичем пулнӑ, вӗсем чуна куҫҫуль тухмаллах ыраттарнӑ, теприсем — хаваслӑ та хӗрӳллӗ пулнӑ, вӗсене юрланӑ май урса кайнӑ пек ташланӑ; музыкӑран пысӑк параппана ҫапса янӑравсӑр ухлаттарни тата темле чарусӑр шӑхлич ҫинҫен шӑхӑрни ҫеҫ асра юлнӑ.
Друг человеческий был пастырем и водителем компании кутивших промышленников, и всюду, куда бы он ни являлся со своим пьяным стадом, грохотала музыка, звучали песни, то — заунывные, до слёз надрывавшие душу, то — удалые, с бешеной пляской; от музыки оставались в памяти слуха только глухо бухающие удары в большой барабан и тонкий свист какой-то отчаянной дудочки.

Ярмаркӑра пурӑнса ирттернӗ шавлӑ-тӑвӑллӑ кунсене аса илсе, Петр Артамонов пӗтӗм чунтан тӗлӗнчӗ, хӑраса ӳкнӗ пекех пулчӗ; аса килнӗ япаласене вӑл хӑй куҫӗпех курнине, ҫав кӗмсӗртетекен сасӑсемпе, музыка кӗрлевӗпе, юрӑсемпе, кӑшкӑрусемпе, ӳсӗр савӑнӑҫпа тата ӑсран тухса кайнӑ ҫынсем чуна аркатса ямалла кичеммӗн ӳленипе тулнӑ темӗн пысӑкӑш чул хуран ӑшӗнче хӑй те вӗренине ӗненес те килмерӗ.
Припоминая бурные дни жизни на ярмарке, Пётр Артамонов ощущал жуткое недоумение, почти страх; не верилось, что всё, что воскрешала память, он видел наяву и сам кипел в огромном, каменном котле, полном грохота, рёва музыки, песен, криков, пьяного восторга и сокрушающего душу тоскливого воя безумных людей.

Шӑллӗ ҫав ҫынсенчен пуринчен ытларах ялан кӑшкӑрашса калаҫакан цыгана, Коптева, юратнӑ пулмалла; вӑл ӳсӗр пек тата ҫине тӑрса ӗҫлекен, ӑслӑ ҫын пек те туйӑннӑ, вӑл пуринчен те ытларах: — Кусем пурте пустуй япаласем, философи! Промышленность — акӑ вӑл чи кирли! Техника, — тенӗ.
Любимцем брата был, видимо, крикливый цыган Коптев; он казался пьяным, в нём было что-то напористое и даже как будто умное, он чаще всех говорил: — Все это пустяки, философия! Промышленность — вот! Техника.

II сыпӑк // Леонид Агаков. Горький М. Артамоновсем: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 300 с.

Унӑн нумай хутчен ҫунӑ ула-чӑла кӗпи-йӗмӗ сенкер тӗслӗ пулса кайнӑ, шӗвӗр сӑмсаллӑ, ӳсӗр те кӗрен сӑнӗ хаваслӑн ҫутӑлса тӑнӑ, ватӑлма пӗлмен ҫивӗч куҫӗсем ялкӑшса йӑлтӑртатнӑ, хӗсӗннӗ.
Его синяя пестрядинная рубаха и такие же порты, многократно стираные, стали голубыми, пьяненькое, розовое личико с острым носом восторженно сияло, блестели, подмигивая, бойкие, нестарческие глазки.

Асапланса пӗтнӗ Наталья ун ҫине ҫав тери телейлӗн ялтӑракан куҫӗсемпе пӑхса илнӗ те ӳсӗр ҫын пек вӑйсӑр сасӑпа: — Арҫын ача. Ывӑл, — тенӗ.
Наталья встретила его нестерпимо сияющим взглядом великомученицы и слабеньким, пьяным языком сказала: — Мальчик. Сын.

Анчах пӗррехинче Алексей ӑна эрех ӗҫтерсе ӳсӗртнӗ, ӳсӗр упа ташланӑ, чике мӑйраки хуҫнӑ, мунча тӑррине хӑпарса кайнӑ та, мӑрьене сӳтме тытӑнса, кирпӗчсене аялалла кустарса антарма пуҫланӑ: рабочисем, пӗр ушкӑн пухӑнса, ун ҫине пӑхса ахӑлтатса тӑнӑ.
Но однажды Алексей напоил его водкой, пьяный медведь плясал, кувыркался, залез на крышу бани и, разбирая трубу, стал скатывать кирпичи вниз; собралась толпа рабочих и хохотала, глядя на него.

I сыпӑк // Леонид Агаков. Горький М. Артамоновсем: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 300 с.

Чӗререн хурланнипе Никитӑн Вяловран хӑрасси те таҫта кайса ҫухалчӗ, куҫӗсем тӗксӗмленчӗҫ, вӑл ӳсӗр ҫын пек такӑна-такӑна илчӗ, унӑн ҫӗр ҫине выртса канас килчӗ; вӑл хуллен кӑна: — Эсӗ кун ҫинчен ан шарла ӗнтӗ, — терӗ.
Испуг Никиты растаял в горячей печали, от неё у него мутилось в глазах, он спотыкался, как пьяный, хотелось лечь на землю и отдохнуть; он тихонько попросил: — Ты молчи об этом.

Страницы:

Корпус чувашского языка

Поиск

Шырав ĕçĕ:

Сайт:

Статистика