Поиск

Сагайда

…Ротӑна таврӑнсан, Сагайда хӑйсен ҫыннисене палласа илеймерӗ: пурте ҫӗнӗ, симӗс, ҫурхи тум тӑхӑннӑ.
…Вернувшись в роту, Сагайда не узнал своих: все были переодеты в новое, зеленое, весеннее.

— Эсӗ, тусӑм, ырӑ юланутҫӑ йӗнер ҫине тымар янӑ пекех, хӑвӑн ӗҫӳ ӑшне путнӑ, — кулса ячӗ Сагайда.
— Ты, дружище, уже врос в свою новую должность, как добрый всадник в седло, — засмеялся Сагайда.

Сагайда ӑна курма пӗтӗм чунтан хавас; хӑй юратнӑ Брянские кам мӗнпе те пулин ҫывӑх, ҫавсене курма вӑл яланах хавас.
Сагайда от души рад ему, как рад всему на свете, что хоть в малейшей степени причастно к его идеалу, к Брянскому.

Унӑн сасси палӑрмаллах ҫирӗпленнӗ, Шовкун Брянскин ординарецӗ пулнӑ чухне ҫынна юрама тӑрӑшса ҫепӗҫ калаҫнинчен Сагайда тӑрӑхласа кулатчӗ пулсан, халӗ ӗнтӗ вӑл чӑн-чӑн гвардеец пек хыттӑн, янӑравлӑн калаҫать.
Голос его заметно окреп, в нем теперь твердо звенит гвардейская медь, сменив ту вкрадчивую, податливую мягкость, над которой так издевался Сагайда, когда Шовкун был ординарцем Брянского…

Ҫӗнӗ куҫсемпе пӗрремӗш хут пӑхмасть-и-ха Сагайда хӑй ҫине тата хӑйӗн юлташӗсем ҫине?
Не впервые ли Сагайда взглянул и на себя, и на своих товарищей новыми глазами?

Сагайда хӑйӗн полкӗнчи ҫынсем кашни кил тӗлӗнчех словаксемпе кула-кула тӑрса калаҫни ҫине савӑнӑҫлӑн пӑхать.
Сагайда восторженно смотрел на своих однополчан, которые беседовали и смеялись, толпясь вперемешку со словаками возле каждого двора.

«Мӗн пулса иртрӗ-ха? — шухӑшлать Сагайда, Гринава урамӗпе утса.
«Что, собственно, произошло? — думал Сагайда, шагая по улице Гринавы.

Сагайда ура ҫине тӑчӗ те, хӗрелсе кайса, ӑна хирӗҫ утрӗ.
Сагайда поднялся и, густо краснея, пошел ей навстречу.

Ҫакна вӑл Сагайда вӗсемшӗн тахҫанах кӗтсе тӑракан ҫывӑх тӑванӗ пулнӑ пек сасӑпа каларӗ.
Она сказала это таким тоном, словно Сагайда приходился им близким родственником, которого давно ждали.

— Ҫук, илтмен, — пӗр пытармасӑр йышӑнчӗ Сагайда, ҫав Пепа ҫинчен нимӗн те илтменнишӗн кӑштах именсе.
— Нет, не слыхал, — откровенно признался Сагайда, немного смущаясь от того, что не слыхал про этого Пепу.

Сагайда ҫав чечексем ҫине пӑхса, шухӑша каять.
Сагайда остановил на них взгляд и задумался.

— Чылай пулать-и чирлени? — ыйтать Сагайда, кровать патне пыма именсе.
— Давно заболела? — спросил Сагайда, стесняясь подойти к кровати.

Сагайда хумханарах мӑкӑртатса илчӗ.
Сагайда взволнованно засопел.

Нивушлӗ вӑл, Сагайда, вӑрҫӑн кичем шӑрӑхӗнчен вӑхӑтлӑха кӑна хӑтӑлчӗ?
Неужели он, Сагайда, только на время вырвался из мрачного зноя войны?

— «Юрату ҫарсене малалла куҫма вӑй парать»… хм… каласа хучӗ», — йӑл кулчӗ Сагайда, пӗррехинче Брянский ҫавнашкал каланине аса илсе.
«Любовь двигает армии… гм… загнул», улыбнулся Сагайда, припоминая, что однажды уже слышал нечто подобное от Брянского.

«Философсем, — кӑмӑллӑн шухӑшларӗ Сагайда, боецсем ӑна асӑрхамарӗҫ, вӑл вӗсене хӑйне саламлаттарма яланхи пек кӑшкӑрса тӑратмарӗ.
«Философы», — дружелюбно подумал Сагайда, проходя незамеченным мимо бойцов и, вопреки установленному им правилу, не поднимая их окриком, чтобы они отдали ему приветствия.