Поиск

Кондратьев

— Наташа! — тӗлӗнче Кондратьев.
— Наташа! — удивился Кондратьев.

Ӗҫ тухмасть, — Кондратьев арӑмӗ ҫине пӑхрӗ.
Работа не ладится, — Кондратьев посмотрел в сторону жены.

Кондратьев киле кӑнтӑрла иртсен таврӑнчӗ.
Домой Кондратьев вернулся на закате солнца.

Тутаринов хӑйӗн Ылттӑн Ҫӑлтӑрӗпе пурин куҫне те йӑмӑхтарать, Кондратьев та нимӗн те курмасть…
Тутаринов своей Золотой Звездой всех ослепляет, даже Кондратьев ничего не видит…

«Ҫук, тухать, — шутларӗ Кондратьев, — анчах ҫынсене хӑвӑртрах техникӑна хӑнӑхтарас пулать…»
«Нет, выйдет, — думал Кондратьев, — только нужно как можно быстрее приобщить людей к технике…»

Кондратьев ыйтса пӗлме шутламарӗ, пурте ахалех паллӑ: хӑй халиччен мӗнтен хӑраса пурӑннӑ — шӑпах ҫавӑ пулнӑ.
Кондратьев не стал расспрашивать, ибо и без расспросов все было ясно: случилось именно то, чего он так боялся.

— Хӑтлана-хӑтлана вӗҫне ҫитерчӗ, йыт ҫиесшӗ, — хаярран каласа хучӗ вӑл, Кондратьев еннелле ҫаврӑнмасӑр, ҫаплах Прохор ҫине пӑхса.
— Допрактиковался, сучий сын, — зло сказал он, не поворачиваясь к Кондратьеву и продолжая смотреть на Прохора.

— Мӗн пулчӗ? — ыйтрӗ Кондратьев.
— Что случилось? — спросил Кондратьев.

Кондратьев площадь енчи чӳрече патӗнче чарӑнса тӑчӗ, шухӑша кайса таҫта инҫене пӑхрӗ, анчах симӗс йывӑҫсене те, урамсене те, ҫуртсене те, плошаде те курмарӗ…
Кондратьев остановился у окна, выходящего на площадь, поглядел вдаль о чем-то задумавшись, но его взору ни зеленые деревья, ни улицы, ни дома, ни площадь не предстали…

Кондратьев старике тытса чарма хӑтланчӗ, кӑштах ларма, Рагулин патӗнче мӗн курни ҫинчен, Усть-Невинскинче тырӑ вырма хӑҫан тухасси ҫинчен каласа пама ыйтрӗ, Василиса Ниловна сывлӑхӗ пирки те интересленчӗ, анчах Тимофей Ильич ҫиллес куҫӗсене вылятрӗ кӑна, пӗр сӑмах та шарламасӑр кабинетран тухрӗ.
Кондратьев попытался остановить старика, чтобы тот немного посидел, попросил рассказать ему что видел у Рагулина, о том, когда выйдут на жатву в Усть-Невинске, интересовался здоровьем Василисы Ниловны, но Тимофей Ильич лишь грозно смотрел своим глазами, и не сказав ни слова ушел из кабинета.

Пуҫне ҫӗлӗк тӑхӑннӑ чухне вӑл сӗтел хушшинче Кондратьев вырӑнне пачах урӑх ҫынна курнӑ пек кӑмӑлсӑррӑн пӑхса илчӗ.
Одевая шапку на голову он недовольно посмотрел, ему казалось, что на месте Кондратьева видит совсем другого человека.

— Эпӗ генерал мар ӗнтӗ, — Кондратьев шухӑша кайрӗ те, яланхи пек, кӑвакарнӑ та шӑртлӑ ҫӳҫне якатса илчӗ.
— Я, разумеется, не генерал, — Кондратьев задумался и по привычке пригладил седой и жесткий чуб.

— Тимофей Ильич, сирӗн критикӑна йышӑнатӑп, — терӗ Кондратьев, старик ҫывӑхнерех сиксе ларса.
— Критику вашу, Тимофей Ильич, принимаю, — сказал Кондратьев, ближе подсаживаясь к старику.

— Шел, эсир ывӑлӑр патӗнче пулман, — терӗ Кондратьев, чӳречерен пӑхса тем ҫинчен шухӑшланӑ май.
— Жаль, что вы у сына не были, — проговорил Кондратьев, глядя в окно и о чем-то думая.

— Мӗн ҫинчен апла? — ыйтрӗ Кондратьев.
— О чем же? — спросил Кондратьев.

— Тимофей Ильич, ҫав шӳтле сӑмахра аван мар тӗрӗслӗх пур, — терӗ Кондратьев.
— Тимофей Ильич, в этой шутке есть доля горькой правды, — сказал Кондратьев.

— Ку ӗҫпе аппаланма та кирлӗ мар, — Кондратьев пирус коробкине хӑна умнерех хучӗ.
Кондратьев молча положил ближе к гостю коробку папирос.

Чурилов Кондратьев аллине, унтан Тимофей Ильич аллине чӑмӑртаса, пӳлӗмрен тухрӗ.
Чурилов пожал руку Кондратьеву, потом Тимофею Ильичу и вышел.

— Ларт апла пулсан, — терӗ Кондратьев, — анчах каялла ху туртса кайӑн…
— Хорошо, ставь, — согласился Кондратьев, — только обратно тащить будешь на себе…