Поиск

Кондратьев

Виктор ҫумне Кондратьев татах ҫывӑхрах сиксе ларчӗ те, аллине унӑн хулпуҫҫийӗ ҫине хучӗ:
Кондратьев еще ближе подсел к Виктору и, положив руку на его плечо, сказал:

— Кӑна тумаллах, — килӗшрӗ Виктор, вара вӑл хӑйне Кондратьев итленишӗн савӑнчӗ.
— Это даже необходимо сделать, — согласился Виктор, и порадовался тому, что Кондратьев все же выслушал его.

— Ҫапах та тытӑнса пӑхсан мӗнле? — ыйтрӗ Кондратьев.
— А если все же попробовать? — спросил Кондратьев.

— Шанчӑклӑ пултӑр — тӗрӗс шухӑш, — Виктор ҫак сӑмахсене калассине ҫеҫ кӗтнӗ пек каларӗ Кондратьев.
— Делать наверняка — мысль правильная, — согласился Кондратьев.

Виктор каласа пӗтермерӗ, Кондратьев ҫине хумханса пӑхса илчӗ; унӑн шурӑрах пичӗ часах хӗрелсе кайрӗ.
Виктор не успел досказать и посмотрел взволнованно на Кондратьева; его белесое лицо в тот же момент раскраснелось.

Кондратьев ҫине Виктор хӑюллӑн пӑхрӗ, ҫавӑн пек пӑхнипе вӑл мӗнле тумаллине пӗлет, халӗ ун ҫинчен хӑюллӑнах каласа пама пултарать, тенӗ пек туйӑнчӗ.
Виктор посмотрел на Кондратьева, как бы говоря этим взглядом, что он-то знает, что и как делать, и теперь об этом может говорить смело.

Кӑна мӗнле ӑнланмалла? — Кондратьев ку сӑмаха илтсен ура ҫине тӑчӗ, кӑвакарнӑ ҫӳҫне хуратасшӑн пулнӑ пек, пӳрнисемпе тӑнлавне сӑтӑра-сӑтӑра илчӗ те сӗтел хушшинчен тухрӗ.
А как же это понять? — Кондратьев даже встал, погладил пальцами висок вышел из-за стола.

Эсӗ мӗншӗн ҫапла шутлатӑн-ха? — ыйтрӗ Кондратьев, унӑн яланах выляса тӑракан куҫӗсем вара ҫапла каларӗҫ:
Почему же ты так считаешь? — спросил Кондратьев, его же всегда игривые глаза сказали следующее:

— Вара эпӗ сана телеграммӑна кӑтартман пулӑттӑм, — Кондратьев куҫне хӗссе илчӗ те хӑйӗн савнӑҫлӑ та яланхи пекех кӑштах чеерех куҫӗсемпе Виктор ҫине пӑхрӗ, вӑл хӑй мӗн калани ҫинчен мар, пачах урӑххи ҫинчен шухӑшланӑн туйӑнчӗ.
— Тогда бы я эту телеграмму тебе не показал… — Кондратьев подмигнул и посмотрел своими хитрыми радостными глазами на Виктора, казалось, что он думал не о том, что сказал сам, а о чем-то совсем другом.

Кондратьев сӗтел ещӗкӗнчен темшӗн питӗ сыхлануллӑн та хӑравҫӑллӑн кӑларса панӑ телеграммӑна илсе, Виктор пӗр шарламасӑр та нумайччен вуларӗ; телеграммӑра мӗн ҫырнине пӗлесшӗн мар, ҫав телеграф листине ӑна мӗншӗн питех сыхлануллӑн тыттарнине пӗлесшӗн пулнӑ пек вуларӗ вӑл.
Виктор взял телеграмму, которую Кондратьев почему-то уж очень осторожно и даже боязливо вынул из ящика стола, молча и долго читал ее, как бы желая понять не то, что было написано, а то, почему этот телеграфный листок был подан ему так бережно.

— Тӗрӗс шутлатӑн, — терӗ Кондратьев, Виктор мӗн каланине яланхи пек тӗплӗн итлесе.
— Правильное решение, — сказал Кондратьев, как всегда внимательно слушая Виктора.

Ниҫта кайма пӗлмесӗр, Соня ҫинчен шухӑшлама чарӑнмасӑр, Виктор райком патне пычӗ, лашине кӑкарса, Кондратьев патне салхуллӑн кӗчӗ.
Не зная, куда пойти, и не переставая думать о Соне, Виктор подъехал к райкому, оставил коня возле коновязи и пошел к Кондратьеву.

Пӗлетӗп, пӗлетӗп, кунта шӑрӑх мар, Кондратьев айӑплӑ.
Знаю, знаю, не жара тут виновата, а Кондратьев.

Сергее кӗтмен ҫӗртен ашшӗ килсе кӗни аса килет те, вара вӑл унпа тавлашать, ӑна ӑнлантарса пама тӑрӑшать; е вӑл ашшӗн пиҫсе хуралнӑ салху питне, шуралнӑ куҫхаршисене, табак тӗтӗмӗпе ӗнсе саралнӑ уссине курать; е тӑруках старикӗн пичӗ майӗпен улшӑнса, ҫамрӑкланса каять те, вара ун умне Кондратьев тухса тӑрать; е никам та ҫук, чӳречесем анчах курӑнаҫҫӗ, хӑлхасенче палланӑ сасӑ янӑрать:
То ему вспоминался нежданный приход отца, и Сергей снова спорил с ним; то видел молчаливое и грустное лицо его, седые клочья бровей, закопченные усы; то вдруг лицо старика постепенно менялось, молодело — вот уже исчезли усы, и перед ним стоял Кондратьев; то никого не было, виднелись лишь окна, а в ушах звучал знакомый голос:

— Кондратьев мӗн каланине илтрӗн-и?
— Слышала, что Кондратьев говорил?

Кондратьев уҫса янӑ чӳрече патне пычӗ, занавескӑна уҫрӗ, вара, тем ҫинчен нумай вӑхӑт шутласа, улмуҫҫи ҫулҫисем хушшипе курӑнакан нумай ҫӑлтӑрлӑ пӗлӗт татки ҫине пӑхса тӑчӗ.
Кондратьев подошел к раскрытому окну, приподнял занавеску и долго, о чем-то думая, смотрел на видневшийся сквозь листья яблони лоскуток неба, густо усыпанный звездами.

— Эпӗ ӑна, Наташа, ывӑлӑм пекех юрататӑп, ҫавӑншӑн кӳрентертӗм те, — хыттӑнах мар каларӗ Кондратьев.
— Я его, Наташа, люблю как сына, поэтому и обидел, — негромко сказал Кондратьев.

Кондратьев хӑй «Красный кавалерист» колхоза кайни пирки, Хворостянкин Татьяна Нецветовӑна ятланине пӗр сехет хушши итлени ҫинчен каласа пама пуҫларӗ.
Кондратьев рассказывал о том, как он ездил в «Красный кавалерист» и битый час выслушивал жалобы Хворостянкина на Татьяну Нецветову.

— Ҫамрӑккипе е опыт ҫуккипе руководитель хӑй ҫинчен ытлашши шутлать, йӑнӑшать, хӑй вӑйне ытлашши хака хурать пулсан, — вӑл пысӑк инкекех кӳмест-ха, — сӑмахне малалла тӑсрӗ Кондратьев, аванах мар шӑплӑх нумая тӑсӑлсан.
— И еще беды большой нет в том, — продолжал Кондратьев, — если руководитель, возможно по своей молодости или неопытности, лишнее подумал о себе, ошибся, переоценил свои силы.