Поиск

Кондратьев

— Эпӗ ӑнланатӑп, — терӗ Татьяна, вара унӑн питҫӑмарти шӑммийӗ чӗтресе илчӗ; вӑл, темле пысӑк ӗҫ ҫинчен каласшӑн пулса, Кондратьев еннелле пӗшкӗнчӗ.
— Я понимаю, — сказала Татьяна, и ее лицевая кость вздрогнула; она наклонилась в сторону Кондратьева, пытаясь рассказать о каком-то большом деле.

Кондратьев, тем ҫинчен шухӑшласа, кантӑк ҫинчи шыв йӑрӑмӗсем ҫине, йывӑҫ вуллисем ҫине, вӗҫсе ӳксе ҫӗр ҫумне ҫыпӑҫакан ҫулҫӑсем ҫине нумайччен пӑхса тӑчӗ.
Кондратьев смотрел на эти водяные бугорки на стекле, на стволы деревьев и на падавшие и липнувшие к земле листья.

Ҫавӑнпа Татьяна ӑнланса илме пултараймарӗ: те унӑн ыйтӑвӗнчен, те ҫумӑрӑн сайра та, анчах шултра тумламӗсем кантӑк ҫинче, пӳрт тӑрринче шӑпӑртатма пуҫланинчен кулчӗ Кондратьев, — пирӗн йӑнӑш ҫавӑнта: Хворостянкин ҫумӗнче нумай вӑхӑт хушши парти руководителӗ мар, ҫемҫешке ҫын, хӑравҫӑ, йӑпӑлти, пӗр сӑмахпа каласан, парти ӗҫне ертсе пыма ниепле те шанса пама ҫук ҫын пулнӑ, анчах эпир, — куншӑн пире намӑс, — ҫав ҫынна шаннӑ… —
Поэтому Татьяна ничего и не поняла: Кондратьев улыбнулся то ли из-за его вопроса, то ли из-за начавших барабанить стекло и крышу дома редких, но крупных капель дождя, — в том наша ошибка, что долгое время возле Хворостянкина находился не партийный руководитель, а мягкотелая мямля, трус и подхалим, — словом, такой человек, которому никак нельзя было доверить бразды партийного правления, а мы, к стыду своему, доверили… —

— Ҫавӑнта, Татьяна Николаевна, — Кондратьев каллех тимлесе итлерӗ те кӑшт ҫеҫ палӑрмалла йӑл кулчӗ.
— В том, Татьяна Николаевна, — и Кондратьев снова прислушался и лишь незаметно улыбнулся.

Кондратьев аслати авӑтнине те, ҫулҫӑсем шиклӗн чӗлтӗртетнине те, таҫта, питӗ ҫывӑхрах вӑйлӑ ҫумӑр ҫуса килнине пӗлтерекен шав пӗр вӗҫӗмсӗр кӗрлесе тӑнине те тимлӗн итлерӗ; унтан, хӑйне мӗн кирлине илтнӗ пек пулса, ирччен машинӑпа ниҫта та кайма пулас ҫуккине ӑнланса, пуҫне салхуллӑн ҫӗклерӗ, кӑвакарнӑ ҫӳҫне якатрӗ .
Кондратьев прислушался и к грому, и к шелесту листьев, и к тому тягучему и непрерывному шуму, который говорил, что где-то совсем близко стеной идет дождь; после, как будто бы услышало необходимое, и поняв что до утра никуда на машине не уехать, грустно поднял голову и погладил свои седые волосы.

— Ӑс ҫитменнипе тесе шутлатӑп эпӗ, — ответлерӗ Кондратьев, каллех сӗтел ҫине чавсаланса, — урӑх сӑлтава курмастӑп…
— От недостатка ума… — ответил Кондратьев и олпять облокотился на стол, — другой причины не вижу…

— Ман шухӑшпа кӑкласа пӑрахни мӗн кирлине параймасть, — терӗ Кондратьев, пукан хыҫӗ ҫине таянса тата хӗвелпе пиҫсе хуралнӑ пичӗ ҫинчи кӑмӑллӑ та чее куллине ҫаплипех сӳнтермесӗр.
— А по-моему, корчевание не даст нужного эффекта, — сказал Кондратьев облокотившись на спинку стула и также не убирая свою хитрую и добродушную улыбку.

Кондратьев сӗтел ҫине чавсаланчӗ те Татьяна ҫине чеен кулса пӑхрӗ, ун пек пӑхнипе вӑл Татьянӑна: «Санӑн решенисем пуррине, анчах ӗҫсем халлӗхе мӗншӗн ҫуккине эпӗ пӗлетӗп, мана кунпа тӗлӗнтереймен, хӑратаймӑн» — тесе каланӑ пек туйӑнчӗ.
Кондратьев облокотился на стол и хитро посмотрел на Татьяну, этот взор как бы говорил Татьяне: «Я знаю о том, что у тебя есть решения, но дело так и не движется, но меня этим не удивить и не испугать».

— Вара ӑна ӑҫта хурӑпӑр-ха? — ҫак ответа тахҫанах хатӗрлесе хунӑ пек лӑпкӑн ыйтрӗ Кондратьев.
— И куда ж его? — спросил спокойно Кондратьев, будто давно уже ждал данный вопрос.

— Инкек, каллех кӗмсӗртетет, — терӗ те Татьяна, Кондратьев хӑйӗнчен мӗн ыйтнине мар, пачах урӑххи ҫинчен каланине ҫийӗнчех туйса илнипе хӗрелсе кайрӗ, унтан тутӑр айӗнчи ҫӳҫне тӳрлетрӗ.
— Беда, опять гремит, — проговорила Татьяна и поняв, что сказала вовсе не том, что просил от нее Кондратьев, покраснела, после поправила волосы под платком.

Кондратьев ҫакна анчах кӗтнӗ тейӗн, вӑл: «Ну, каласа пар, каласа пар, куҫсенче куҫҫуль пулни нимӗн те мар…» — тенӗ пек пуҫне килӗшӳллӗн тайса илчӗ.
Кондратьев как будто только этого и ждал, он кивнул головой, как бы говоря: «Ну, расскажи, расскажи, не важно что глаза заплаканы…»

Хӑйне мӗн ҫав тери пӑшӑрхантарнине тата шиклентернине текех пытараймасӑр, Кондратьев ҫине хӑюллӑн, куҫҫульпе шывланнӑ куҫӗсене чарса пӑхрӗ.
Больше не желая прятать что ее так сильно беспокоит и пугает, она посмотрела на Кондратьева смело, растопырив свои влажные от слез глаза.

— Ан чеелен, ан чеелен, Татьяна Николаевна, — кӑмӑллӑн калаҫма пуҫларӗ Кондратьев.
— Татьяна Николаевна, не хитри, не хитри, — заговорил душевно Кондратьев.

— Кондратьев вара, кӑвакарнӑ ҫӳҫлӗ тӑнлавне пӳрнепе шӑлкаласа: «Эх, Танюша, эпӗ те тахҫан сан ҫулти ҫын пулнӑ, ҫавӑнпа ҫамрӑк чухне савӑнӑҫлӑ мар пулни аваннипе япӑххине пӗлетӗп» — тенӗ пек, ачашлӑн та савӑнӑҫлӑн йӑл кулса илчӗ.
— И Кондратьев, погладив свой висок с поседевшими волосами радостно и нежно улыбнулся, как бы говоря: «Эх, Танюша, я тоже когда то был в твоих летах, посему хорошо знаю, что в молодости грусть бывает и к добру и к худу».

— Протоколсене пӑхса тухрӑн-и? — ыйтрӗ Кондратьев, ҫакӑн ҫинчен калаҫу пуҫланипе нимӗн шарламасӑр ларма юраман пирки кӑна ыйтнине пӗлтересшӗн пулнӑ пек, ответлерӗ:
— Протоколы просматривала? — спросил Кондратьев и, как бы желая показать, что безмолвно сидеть после начала разговора неудобно, сам же ответил:

Ҫакӑн пек хурланса ларнӑ самантра курчӗ те ӗнтӗ ӑна Кондратьев.
Кондратьев заметил ее именно в это время, когда она печально сидела.

«Кондратьев ман вӑй ҫине шанать, анчах эпӗ пачах вӑйсӑр, нимӗн тума та пӗлместӗп-ха», — тесе шухӑшланӑ Татьяна.
«Кондратьев верит в мои силы, а я совсем слабая и ничего не умею делать», — подумала она.

Хуралҫӑ, ҫар ҫынни пулнӑ ватӑ казак, райком секретарьне кирек епле генерал чинӗпе те танлаштарма пулать тесе шутланӑ, ҫавӑнпа та вӑл, тӑп тӑрса, ҫарти йӗркепе рапорт пама шутланӑччӗ, анчах Кондратьев аллине старик хулпуҫҫийӗ ҫине хурса: — Хворостянкин хӑй патӗнче-и? — тесе ыйтрӗ.
Сторож, бывалый казак-служака, считал, что секретаря райкома можно приравнять к чину, скажем, генерала, поэтому вытянулся и хотел было отрапортовать по всем воинским правилам, но Кондратьев положил руку старику на плечо и сказал: — Хворостянкин у себя?

Ҫутӑ та ытлашши тасах мар коридор тӑрӑх, йӗпе ура йӗрӗсем хӑварса, Кондратьев кунта хуҫа пулнӑ пек, васкамасӑр та ирӗклӗн утса иртрӗ; кашни алӑках уҫа-уҫа пӳлӗмсен ӑшнелле пӑхкаласа илчӗ, ҫынсене тӗл пулсан, вӗсене сывлӑх сунса, малалла утрӗ; хуралҫӑна, сӑнӗпе ҫамрӑк курӑнакан старике, куҫлӑхсӑрах хаҫат вулаканскере, алӑ парса хаҫатра мӗнле ҫӗнӗ хыпарсем пурри ҫинчен ыйтрӗ.
По коридору, с мокрыми от ног следами на полу, Кондратьев проходил не спеша; открывал то одну, то другую дверь, заглядывал в комнаты и, если встречал людей, здоровался и проходил дальше; сторожу, еще моложавому на вид старику, читавшему газету без очков, пожал руку и спросил, какие есть новости.