Поиск

Азамат

— Мӗн тумалла, ҫавна пӗтӗмпех тӑвӑттӑм, — терӗ Азамат.
— Все, что он захочет, — отвечал Азамат.

Пӗррехинче вӑл ӑна ҫавӑн пек кала та хур: «Пӑхатӑп та; Азамат, ҫав ут питӗ килӗшрӗ пуль сана, анчах эсӗ ху ӗнсӳне курайман пекех нихҫан та ӑна кураймӑн, — терӗ».
Раз он ему и скажи: — Вижу, Азамат, что тебе больно понравилась эта лошадь; а не видать тебе ее как своего затылка!

Виҫӗ эрне иртсен, хайхи Азамат темӗнле шурӑхса та типсе пынине асӑрхарӑм, шалтах романсенчи юратури пек ӗнтӗ.
Недели три спустя стал я замечать, что Азамат бледнеет и сохнет, как бывает от любви в романах-с.

Азамат пирӗн пата пымассерен ҫакӑн пек истори пулса иртетчӗ.
Эта история продолжалась всякий раз, как приезжал Азамат.

Ҫакӑнтан вара пӗр тӑватӑ кун иртсен Азамат крепоҫа пычӗ.
Дня через четыре приезжает Азамат в крепость.

Азамат хӑйӗн ҫурӑк бешмечӗпе чупса кӗнӗ те, имӗш, Казбич мана чиксе пӑрахма тӑчӗ, тенӗ пулать.
Азамат вбежал туда в разорванном бешмете, говоря, что Казбич хотел его зарезать.

— Эпӗ-и! — тесе урса кайрӗ Азамат, унтан хӑйӗн пӗчек кинжалӗпе кольчугӑна чанкӑртаттарчӗ.
— Меня? — крикнул Азамат в бешенстве, и железо детского кинжала зазвенело об кольчугу.

Азамат ӑна кӑлӑхах кунӑҫма йӑлӑнчӗ, куҫҫульне те тӑкрӗ, йӑпӑлтатса та пӑхрӗ, тупа та турӗ; юлашкинчен Казбич ӑна чӑтаймасӑр татса пӳлчӗ:
Напрасно упрашивал его Азамат согласиться, и плакал, и льстил ему, и клялся; наконец Казбич нетерпеливо прервал его:

— Итле! — терӗ Азамат ҫиреп сасӑпа, — куратӑн-и акӑ, эпӗ тем тума та хатӗр.
— Послушай! — сказал твердым голосом Азамат, — видишь, я на все решаюсь.

Вӑл йӗрсе янӑ пек те туйӑнчӗ мана: тӳррипех калас пулать сире, Азамат калама ҫук кутӑн ачаччӗ, ача чухнех вӑл нихҫан та куҫҫульне кӑлармастчӗ.
Мне послышалось, что он заплакал: а надо вам сказать, что Азамат был преупрямый мальчишка, и ничем, бывало, у него слез не выбьешь, даже когда он был помоложе.

Енчен эпӗ ӑна мана сутмасан, эп вилетӗп, Казбич! — терӗ Азамат чӗтрекен сасӑпа.
Я умру, Казбич, если ты мне не продашь его! — сказал Азамат дрожащим голосом.

— Сан лашуна пӗрремӗш хут курнӑ чух, — терӗ Азамат малалла, — вӑл сӑмси шӑтӑкӗсене карӑнтарса, айӑнта ташласа ҫеҫ тӑратчӗ, чӗрни айӗнчен вут сирпӗнсе вылянатчӗ, ҫавӑнтан вара хама та паллайми пултӑм эпӗ, мана нимӗн те илӗртми пулчӗ: аттен чи лайӑх урхамахӗсем ҫине эпӗ те йӗрӗнсе пӑха пуҫларӑм, вӗсене утланса тухмашкӑн та намӑсчӗ, йӑлтах хуйха кайнӑччӗ-ҫке эпӗ, кунӗ-кунӗпе чул ту ҫинче кулянса лараттӑм, минутсерен тенӗ пек ман ума санӑн хура урхамаху хӑйӗн илемлӗ уттипе, ҫӗмрен пек тӳрӗ, яка ҫурӑмӗпе тухса тӑрсассӑн туйӑнатчӗ; вӑл сӑмах каласшӑн пек, вичкӗн куҫӗсемлӗ мана куҫран пӑхнӑ пекчӗ.
— В первый раз, как я увидел твоего коня, — продолжал Азамат, когда он под тобой крутился и прыгал, раздувая ноздри, и кремни брызгами летели из-под копыт его, в моей душе сделалось что-то непонятное, и с тех пор все мне опостылело: на лучших скакунов моего отца смотрел я с презрением, стыдно было мне на них показаться, и тоска овладела мной; и, тоскуя, просиживал я на утесе целые дни, и ежеминутно мыслям моим являлся вороной скакун твой с своей стройной поступью, с своим гладким, прямым, как стрела, хребтом; он смотрел мне в глаза своими бойкими глазами, как будто хотел слово вымолвить.

— Итле-ха, Казбич, — терӗ Азамат йӑпӑлтатса, — эсӗ ырӑ ҫын, эсӗ хӑюллӑ джигит, ман атте акӑ вырӑссенчен хӑрать те мана ту ҫине кӑлармасть, пар мана хӑвӑн утна, сана уншӑн мӗн кирлӗ, йӑлтах парӑп, аттен чи лайӑх винтовкине е хӗҫне вӑрласа килӗп те сана парӑп, кала, мӗн кӑна кирлӗ сана, — хӗҫӗ унӑн чӑн-чӑн гурда, ҫивӗччине аллу ҫумне тыт кӑна, хӑех ӳте касса кӗрет, санӑнни пек кольчуга вара уншӑн нимӗне те тӑмасть.
— Послушай, Казбич, — говорил, ласкаясь к нему, Азамат, — ты добрый человек, ты храбрый джигит, а мой отец боится русских и не пускает меня в горы; отдай мне свою лошадь, и я сделаю все, что ты хочешь, украду для тебя у отца лучшую его винтовку или шашку, что только пожелаешь, — а шашка его настоящая гурда: приложи лезвием к руке, сама в тело вопьется; а кольчуга — такая, как твоя, нипочем.

— Манӑн пӗр пин кӗсреллӗ кӗтӳ пулнӑ пулсан, — терӗ Азамат, — пӗр Карагезшӑнах пӗтӗмпе сана панӑ пулӑттам.
— Если б у меня был табун в тысячу кобыл, — сказал Азамат, — то отдал бы тебе весь за твоего Карагеза.

Мӗн тейӗн ҫав, Азамат?
Вдруг, что ж ты думаешь, Азамат?

— Чаплӑ-ҫке санӑн лашу! — тет Азамат, — енчен эпӗ килте хам хуҫа пулсан, виҫ ҫӗр лаша таран кӗтӳ тытсассӑн, сан урхамахушӑн ҫур кӗтӗвӗме панӑ пулӑттӑм, Казбич!
— Славная у тебя лошадь! — говорил Азамат, — если бы я был хозяин в доме и имел табун в триста кобыл, то отдал бы половину за твоего скакуна, Казбич!

Хӳме ҫумӗпе утса пыратӑп та ҫапла, сасартӑк тем калаҫкаланине илтетӗп: пӗр сассине тӳрех уйӑрса илтӗм: вӑл чарусӑр Азамат сассиччӗ, хамӑр хуҫа ывӑлӗ; тепри вара сайрарах та хуллентерех калаҫать.
Пробираюсь вдоль забора и вдруг слышу голоса; один голос я тотчас узнал: это был повеса Азамат, сын нашего хозяина; другой говорил реже и тише.

«Эй, Азамат, санӑн пуҫу чӗрӗ юлаймӗ, яман пулӗ санӑн пуҫна!» — теттӗм вара ӑна.
«Эй, Азамат, не сносить тебе головы, — говорил я ему, яман [2] будет твоя башка!»