Поиск

Кондратьев

— Ну, мӗнле тӑвӑпӑр, Лукерья Ильинична? — ыйтрӗ Кондратьев.
— Ну, так как, Лукерья Ильинишна? — спросил Кондратьев.

— Эпӗ те калатӑп ҫав: государство трасси ҫинче лартмалли тӗпсем ҫитменнипе пирӗн ӗҫсем япӑх пыни аван мар вӑл, — сӑмахне малалла тӑсрӗ Кондратьев.
— Так вот я и говорю: нехорошо, что на государственной трассе не хватает леса, — продолжал Кондратьев.

— Лукерья Ильинична, — пуҫларӗ Кондратьев, ҫурӑмӗпе урапа ещӗкӗ ҫине таянса — туратсем унӑн пуҫне тивеҫҫӗ, — епле шутлатӑн эсӗ?
— Лукерья Ильинишна, — заговорил Кондратьев, опершись спиной о ящик брички, — как ты думаешь?

— Чӑнах та лайӑх тӗпсем, — килӗшрӗ Кондратьев, аллипе юманӑн пӗр тураттине ҫӗклесе.
— Да, хорошие дубочки, — согласился Кондратьев, приподымая рукой одну веточку дуба.

«Эпир тӑрӑшатпӑр-ҫке, — тесе хирӗҫлесшӗнччӗ Хворостянкин, анчах Кондратьев ҫилленсе пӑхнине курчӗ те, лашине ура кӗлипе тапса илсе, майӗпен тапранса кайрӗ.
«Мы же стараемся», — хотел возразить Хворостянкин, но увидел гневный взгляд Кондратьева, тронул каблуками коня и тихонько отъехал.

— Акӑ мӗн, — терӗ Кондратьев, — Игнат Савельевич, эсӗ трасса ҫине кай…
— Вот что! — сказал Кондратьев, — ты, Игнат Савельевич, сейчас поезжай на трассу…

— Ну, Игнат Савельевич, — терӗ Кондратьев Хворостянкина.
— Ну, Игнат Савельевич, — обратился Кондратьев к Хворостянкину.

— Ҫапах та лӑпкӑн калама пултараймастӑн, — чарчӗ ӑна Кондратьев.
— Но все же не можешь сказать спокойно, — остановил его Кондратьев.

— Эсир пурте пӗр харӑс ан калӑр-ха, — терӗ Кондратьев, Коломейцева ҫине хыттӑн пӑхса.
— А вы не все сразу, — проговорил Кондратьев, строго глядя на Коломойцева.

— Мана калама ирӗк парӑр-ха, — калаҫма пуҫларӗ Алешкин, Кондратьев ҫине айӑплӑн пӑхкаласа.
— Дайте я скажу, — заговорил Алешкин, поглядывая на Кондратьева.

— Кондратьев юлташ, хута кӗрсемӗрччӗ!
— Товарищ Кондратьев, заступитесь!

Ытла хӗрӳллӗн тавлашнипе Кондратьев килсе тухнине хӗрарӑмсем те, юланутҫӑсем те асӑрхаман, вӗсем ҫаплах хыттӑн та ҫине тӑрсах калаҫаҫҫӗ-ха.
Ни женщины, ни кавалеристы, увлекшись горячим спором, не заметили появления Кондратьева и продолжали разговаривать громко и бойко.

Лавҫӑсем — ваткӑллӑ пиншак тӑхӑннӑ, пуҫӗсене ҫӑм тутӑр ҫыхнӑ виҫӗ ҫамрӑк хӗр — вӑкӑр мӑйракисенчен ҫыхса янӑ вӗренсене аллинче тытса, юланутҫӑсем ҫине ҫилленчӗклӗн пӑха-пӑха илеҫҫӗ; чылай ҫула ҫитнӗ, кичемрех сӑн-питлӗ икӗ хӗрарӑм, аллисене пушӑсем тытнӑскерсем, юланутҫӑсен ҫулне пӳлсе хунӑ пек, вӗсемпе тем ҫинчен тавлашса тӑраҫҫӗ: вӗсенчен пӗрне Кондратьев тӳрех палласа илчӗ: вӑл Лукерья Ильинична Коломейцева пулнӑ.
Возчики — три молоденькие девушки, в коротких ватниках и в теплых платках — держали налыгачи в руках и сердито посматривали на всадников; две пожилые, угрюмые на вид женщины с кнутами в руках преградили всадникам путь и о чем-то спорили; одну из них Кондратьев узнал: это была Лукерья Ильинишна Коломейцева.

Тӗрӗс, Кондратьев йӑнӑшман: вӑкӑрсем кӳлнӗ пилӗк лав ҫине ҫамрӑк йывӑҫсен тӗпӗсене тиенӗ.
Да, Кондратьев не ошибся: бычий обоз в пять подвод был нагружен сеянцами.

— Ҫаплах, пирӗн пуласлӑх шӑпах ҫакӑ ӗнтӗ, — шухӑшлӑн каларӗ Кондратьев, хӗп-хӗрлӗ хӗвелтухӑҫнелле пӑхса.
— Да, именное такое наше будущее, — задумчиво сказал Кондратьев, глядя на красноватый восток.

Выльӑх-чӗрлӗхсемпе, лашасемпе, сурӑхсемпе чапа тухнӑ Родниковски станицинче Кондратьев зооветеринари ҫуртне курнӑ, ҫав ҫуртра лаборатори тата наука библиотеки пур…
В станице Родниковской, славившейся скотом, лошадьми и овцами, Кондратьев видел зооветеринарный дом, в котором есть лаборатория и научная библиотека…

Кондратьев Усть-Невинскине ҫӑмӑллӑнах вӑл епле пулмалла, ҫавӑн пек курчӗ.
Кондратьев легко увидел Усть-Невинскую таким, как она должна быть.

Кусем, чӑнах та, пӗтӗмпех план тӑрӑх, халӗ ӗнтӗ Кондратьев станицӑна палламасть; площадьре ҫӗнӗ ҫуртсем ӳссе ларчӗҫ, парксем сарӑлса выртаҫҫӗ, ҫуллахи театр туса лартнӑ, площадьрен пур еннелле те тротуарсемлӗ, шурӑ акацисем лартса тухнӑ тӳрӗ урамсем тӑсӑлса выртаҫҫӗ…
Все это, правда, по плану, уже теперь и Кондратьев не узнает станицу; на площади выросли новые дома, раскинулись парки, построен летний театр, от площади во все стороны тянулись прямые улицы с тротуарами и с высаженными белыми акациями…