Поиск

Шырав ĕçĕ:

Обломовкӑра (тĕпĕ: ) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Вӑл атӑ тасатать, вара ҫывӑрать, алӑк умӗнче иртен-ҫӳренсем ҫинелле тӑмсайла пӑхкаласа ларать, е, юлашкинчен, ҫывӑхри вак-тӗвек сутакан лавккана кӗрсе ларать те малтан Обломовкӑра, кайран Гороховӑй урамра мӗн тунине тӑвать.
Он чистит сапоги, потом спит, сидит у ворот, тупо глядя на редких прохожих, или, наконец, сидит в ближней мелочной лавочке и делает все то же и так же, что делал прежде, сначала в Обломовке, потом в Гороховой.

IX сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

— Ольгӑна вара эпӗ: ҫулла хамӑр патра мар пулсан, Обломовкӑра та пулин сана куратпӑр, тесе калатӑп.
— Так я скажу Ольге, что летом мы увидим тебя, если не у нас, так в Обломовке.

VII сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Кун пек кукӑль Обломовкӑра ҫеҫ пӗҫеретчӗҫ, халӗ ав кунта!
Так пекли только, бывало, в Обломовке да вот здесь!

VI сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

— Анчах пӗлетӗн-и Обломовкӑра мӗн тунине?
— А знаешь, что делается в Обломовке?

Эсӗ хӑвӑн пултарулӑхна ача чухнех, Обломовкӑра, карчӑксемпе нянькӑсем, тарҫӑсем хушшинче ҫухатнӑ.
Ты свое уменье затерял еще в детстве, в Обломовке, среди теток, нянек и дядек.

II сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

— Пирӗн Обломовкӑра ҫакӑн пек кашни праҫникех хатӗрленетчӗҫ, — терӗ вӑл граф кухнинчен чӗнсе килнӗ икӗ повара: — пилӗкшер пирожнӑй паратчӗҫ, соусне тата шутласа та пӗтереймӗн!
— У нас, в Обломовке, этак каждый праздник готовили, — говорил он двум поварам, которые приглашены были с графской кухни, — бывало, пять пирожных подадут, а соусов что, так и не пересчитаешь!

Акӑ вӑл, ӗмӗтӗнче, Ольгӑпа ют ҫӗршывра, Швейцарири кӳлӗсем ҫинче, Италире, Рим ишӗлчӗкӗсем хушшинче ҫӳрет, гондолӑра ярӑнать, унтан Париж, Лондон ҫыннисем хушшинче, унтан… унтан хӑйӗн ҫӗр ҫинчи райӗнче — Обломовкӑра.
Он уже видел себя за границей с ней, в Швейцарии на озерах, в Италии, ходит в развалинах Рима, катается в гондоле, потом теряется в толпе Парижа, Лондона, потом… потом в своем земном раю — в Обломовке.

Обломовкӑра пирӗн ҫурт ҫакӑн пек анчахчӗ-и?
Да разве у нас в Обломовке такой дом был?

Ну, кала ӗҫсем мӗнлерех санӑн, Обломовкӑра мӗнле?
Ну, скажи, что твои дела, что в Обломовке?

III сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Филипп Матвеевич сӑра юхтармалли рецепт ҫырса пӗлтерме ыйтать иккен, — Обломовкӑра сӑра лайӑх тӑваҫҫӗ.
Оказалось, что Филипп Матвеевич просит прислать ему рецепт пива, которое особенно хорошо варили в Обломовке.

Ҫак пурнӑҫӑн пӗревӗрлӗхне никам та пӑсман, Обломовкӑра пурӑнакансене хӑйсене те йывӑр пулман ҫакӑн евӗрлӗ пурнӑҫ, мӗншӗн тесен, вӗсем урӑхла пурнӑҫпа, урӑхла йӑласем ҫинчен пачах та шухӑшламан, шухӑшласа илме пултарнӑ пулсан та, сехӗрленсе ӳксе, ҫав пурнӑҫран пӑрӑннӑ пулӗччӗҫ.
Ничто не нарушало однообразия этой жизни, и сами обломовцы не тяготились ею, потому что и не представляли себе другого житья-бытья; а если б и смогли представить, то с ужасом отвернулись бы от него.

Чӑн та, вӑхӑтӑн-вӑхӑтӑн Обломовкӑра пурӑнакансен урӑхла чӑрмавсем те сиксе тухкаланӑ, анчах вӗсем ҫав чӑрмавсене ытлашши пӑшӑрханмасӑрах кӗтсе илнӗ, чӑрмавсем вара, чул хӳме ҫумӗнче хӳтлӗх тупайман кайӑксем аяккалла вӗҫнӗ евӗр, Обломовка ҫыннисенчен аяккалла пӑрӑннӑ.
Навязывались им, правда, порой и другие заботы, но обломовцы встречали их по большей части с стоическою неподвижностью, и заботы, покружившись над головами их, мчались мимо, как птицы, которые прилетят к гладкой стене и, не найдя местечка приютиться, потрепещут напрасно крыльями около твердого камня и летят далее.

Кама ӑҫта лартмалла, мӗне мӗнле тумалла, туй ҫӳретнӗ чухне камӑн кампа ларса каймалла, йӑласене тытса пымалла-и — Обломовкӑра ҫаксене пурне те, кирек хӑҫан та пӗр йӑнӑшсӑр туса ирттереҫҫӗ.
Кого где посадить, что и как подать, кому с кем ехать в церемонии, примету ли соблюсти — во всем этом никто никогда не делал ни малейшей ошибки в Обломовке.

Аслашшӗсемпе ашшӗсен вӑхӑтӗнче мӗнле пулнӑ, Илья Ильич ашшӗ вӑхӑтӗнче те ҫаплах пулнӑ, тен, халӗ те Обломовкӑра ҫавнашкалах пурӑнаҫҫӗ пулӗ.
Как что делалось при дедах и отцах, так делалось при отце Ильи Ильича, так, может быть, делается еще и теперь в Обломовке.

Обломовкӑра пурӑнакансемшӗн пурнӑҫ йӗркисем хатӗр пулнӑ, ӑна ашшӗ-амӑшӗсем туса хӑварнӑ, вӗсем те ӑна аслашшӗсенчен ҫаплипех илсе юлнӑ, аслашшӗсене вара хӑйсен ашшӗсем, Веста вутҫулӑмне упранӑ пек, ним улӑштармасӑр тытса пыма пиллесе хӑварнӑ.
Норма жизни была готова и преподана им родителями, а те приняли ее, тоже готовую, от дедушки, а дедушка от прадедушки, с заветом блюсти ее целость и неприкосновенность, как огонь Весты.

Обломовкӑра пурӑнакансем ӑш вӑрканине те ӗненмен, ӗмӗрӗпех таҫта, темшӗн туртӑнса, вӗҫӗмсӗр тӑрмашнине те пурнӑҫ вырӑнне шутламан: шухӑш-кӑмӑл туртӑмӗнчен вутран хӑранӑ пекех сехӗрленнӗ; тепӗр вырӑнти ҫынсен шалти туйӑмне, чунӗсен вут-ҫулӑмне пула часах ӳчӗсем ҫунса кайнӑ пулсан, Обломовка ҫыннисен чунӗ лӑпкӑн та пӗр чӑрмавсӑр тачка ӳтре киленнӗ.
Плохо верили обломовцы и душевным тревогам; не принимали за жизнь круговорота вечных стремлений куда-то, к чему-то; боялись как огня увлечения страстей; и как в другом месте тело у людей быстро сгорало от волканической работы внутреннего, душевного огня, так душа обломовцев мирно, без помехи утопала в мягком теле.

Мӗнле пурӑннӑ аслисем Обломовкӑра?
А как жили взрослые в Обломовке?

Хирте утӑ капанӗ утса ҫӳрет тесе калаччӑр вӗсене — вӗсем ним шухӑшласа тӑмасӑрах ҫакна ӗненеҫҫӗ; кам та пулсан: акӑ ҫак сурӑх мар, мӗнле те пулин Марфа е Степанида тухатмӑш, тесе сӑмах кӑларса ярсан — вӗсем сурӑхран та, Марфаран та хӑракан пулаҫҫӗ: мӗншӗн сурӑх сурӑхах пулманни ҫинчен, мӗншӗн Марфа тухатмӑш пулса тӑни ҫинчен ыйтса пӗлес шухӑш вӗсен пуҫне пырса та кӗмест, ҫитменнине тата ҫакна ӗненмесӗр иккӗленекенсем ҫине сиксех ӳкеҫҫӗ, — ҫав тери вӑйлӑ ӗненеҫҫӗ Обломовкӑра тӗлӗнмелле хӑвата!
Расскажут ли им, что копна сена разгуливала по полю, — они не задумаются и поверят; пропустит ли кто-нибудь слух, что вот это не баран, а что-то другое, или что такая-то Марфа или Степанида — ведьма, они будут бояться и барана и Марфы: им и в голову не придет спросить, отчего баран стал не бараном, а Марфа сделалась ведьмой, да еще накинутся и на того, кто бы вздумал усомниться в этом, — так сильна вера в чудесное в Обломовке!

Обломовкӑра тухатмӑшсене те, вилесене те, — пурне те ӗненеҫҫӗ.
В Обломовке верили всему: и оборотням и мертвецам.

Халап Обломовкӑра ача-пӑчасене ҫеҫ мар, ваттисене те мӗн виличченех хӑратса пурӑнать.
Сказка не над одними детьми в Обломовке, но и над взрослыми до конца жизни сохраняет свою власть.

Страницы:

Корпус чувашского языка

Поиск

Шырав ĕçĕ:

Сайт:

Статистика