Текст: XI
Сӗтел хушшинче, Бьюмонтпа пӗрле, старик тата сарӑ ҫӳҫлӗ, пӑртак салхуллӑрах сӑнлӑ питӗ чипер хӗр ҫеҫ пулчӗҫ.Бьюмонт увидел себя за обедом только втроем со стариком и очень милою, несколько задумчивою блондинкою, его дочерью.
— Заводӑн ҫак акцийӗсем те маншӑн кирлӗ япаласем пулӗҫ тесе шухӑшланӑ-и эпӗ хӑҫан та пулин! — терӗ апатланнӑ чух Полозов. — Думал ли я когда-нибудь, — сказал за обедом Полозов, — что эти акции завода будут иметь для меня важность! — Ватӑлмалӑх кунта ҫакӑн пек инкек курасси питӗ йывӑр вӑл. Тяжело на старости лет подвергаться такому удару. Юрать-ха, пурлӑхне пӗтерсе хунӑшӑн Катя ытлашши ҫунмарӗ, вӑл пурлӑх ӗлӗк те манӑннинчен ытларах унӑн пулнӑ: ун амӑшӗн капиталӗччӗ. Еще хорошо, что Катя так равнодушно перенесла, что я погубил ее состояние, оно и при моей-то жизни было больше ее, чем мое: у ее матери был капитал. манӑн вара сахалччӗ; чӑнах та, эпӗ кашни пусӗнчен ҫирӗм пус турӑм, эппин, тепӗр енчен пӑхсан, атте-аннерен юлнинчен ытларах хам ӗҫлесе туни пулнӑ; питӗ нумай ӗҫлерӗм ҫав эпӗ! у меня мало; конечно, я из каждого рубля сделал было двадцать, значит, оно, с другой стороны, было больше от моего труда, чем по наследству; и много же я трудился! Кунта пӗлни те кирлӗ пулнӑ вӗт, — старик ҫапла хӑйне чылайччен мухтаса ларчӗ, — тарпа, юнпа, анчах пуринчен ытларах, ӑспа, пуҫпа тупаттӑм вӑл мула, — тесе пӗтерчӗ вӑл хӑй сӑмахне; вара хӑй малтан ҫакӑн пек инкеке тӳссе ирттерме йывӑр пулни, уншӑн Катя та куляннӑ пулсан, вӑл ҫакӑнпа ухмаха тухма пултарни, анчах Катя пӗтнӗ пурлӑха хӑй шеллеменнисӗр пуҫне тата ӑна та лӑпланма ӳкӗтлени ҫинчен тата тепӗр хут каласа пачӗ. И уменье какое нужно было, — старик долго рассуждал в этом самопохвальном тоне, — потом и кровью, а главное, умом было нажито, — заключил он и повторил в заключение предисловие, что такой удар тяжело перенести и что если б еще да Катя этим убивалась, то он бы, кажется, с ума сошел, но что Катя не только сама не жалеет, а еще и его, старика, поддерживает.
Те, американецсем пек, ҫын хӑвӑрт пуйса кайнинче те, чухӑнланса юлнинче те ним тӗлӗнмелли те ҫук тесе шутланипе, те хӑй ҫавӑн пек ҫын пулнипе Бьюмонтӑн Полозов виҫ-тӑват миллион пухма пултарнинчен тӗлӗнесси те, кайран ҫапла юхӑнса юлнишӗн (пурлӑхӗ лайӑх повар тытса тӑмалӑх юлнӑ-ха тата) кулянасси те килмен; ҫапах та итлесе ларнине, ӑна ӑнланнине пӗлтерсе, старик калакан нумай япаласенчен пӗрне те пулин асӑрхамалла пулнӑ вӗт-ха; ҫавӑнпа та вӑл:
— Ҫапла, инкек-синкеке ҫемье пӗр канашлӑ пулса тӳссе ирттерни чылай ҫӑмӑллӑх кӳрет, — тесе хучӗ. По американской привычке не видеть ничего необыкновенного ни в быстром обогащении, ни в разорении или по своему личному характеру Бьюмонт не имел охоты ни восхититься величием ума, нажившего было три-четыре миллиона, ни скорбеть о таком разорении, после которого еще остались средства держать порядочного повара; а между тем надобно же было что-нибудь заметить в знак сочувствия чему-нибудь из длинной речи; потому он сказал: — Да, это большое облегчение, когда семейство дружно переносит неприятности.
— Эсир ҫакна иккӗленнӗ пек калатӑр, Карл Яковлич… — Да вы как будто сомнительно говорите, Карл Яковлич. Эсир Катя пурлӑха шелленӗрен салхуллӑ тетӗр-и? Вы думаете, что Катя задумчива, так это оттого, что она жалеет о богатстве? Ҫук, Карл Яковлич, ҫук, эсир ӑна кӑлӑхах кӳрентеретӗр. Нет, Карл Яковлич, нет, вы ее напрасно обижаете. Унта пирӗн урӑх хуйхӑ пур: пире ҫынсем улталаса пӗтерчӗҫ, — шӳт тунӑ пекрех те кулмасӑр, чӑн тенӗ пекрех те каларӗ Полозов; пурӑнса курнӑ стариксем кун пек айван ача-пӑчасен ӗҫӗсем ҫинчен калаҫҫӗ. У нас с ней другое горе: мы с ней изверились в людей, — сказал Полозов полушутливым, полусерьезным тоном, каким говорят о добрых, но неопытных мыслях детей опытные старики.
Катерина Васильевна хӗрелсе кайрӗ. Катерина Васильевна покраснела. Ашшӗ ун туйӑмӗсем ҫинчен калаҫу пуҫласа яни ӑна килӗшмерӗ. Ей было неприятно, что отец завел разговор о ее чувствах. Анчах ашшӗн юратӑвӗсӗр пуҫне кунта старикӗн айӑпне сирекен тепӗр паллӑ япала та пулнӑ: ним ҫинчен те калаҫма ҫук чухне пӳлӗмре кушак тупӑнать, сӑмах ҫавӑн ҫине куҫать, кушак та, йытӑ та пулмасан — ачасем ҫине. Но, кроме отцовской любви, было и другое известное обстоятельство, по которому отец не был виноват: если не о чем говорить, но есть в комнате кошка или собака, заводится разговор о ней; если ни кошки, ни собаки нет, то о детях. Ҫанталӑка вара урӑх ним те пулмасан ҫеҫ асӑнаҫҫӗ. Погода уж только третья, крайняя степень безресурсности:
— Ҫук, атте, эп шухӑшлӑ ҫӳренине эсир ахалех ытлашши пысӑклатса калатӑр: эпӗ хам уҫӑ кӑмӑллӑ ҫын маррине пӗлетӗр вӗт эсир, мана кичем. — Нет, папа, вы напрасно объясняете мою задумчивость таким высоким мотивом: вы знаете, у меня просто невеселый характер, и я скучаю.
— Уҫӑ кӑмӑллӑ марри тӗрлӗрен вӑл, — терӗ Бьюмонт, — анчах кичемлӗхпе супнӑшӑн, ман шутпа, каҫарма ҫук. — Быть невеселым, это как кому угодно, — сказал Бьюмонт, — но скучать, по моему мнению, неизвинительно. Кичемлӗх пирӗн, акӑлчансен, нумай; анчах эпир, американецсем, ӑна пӗлместпӗр. Скука в моде у наших братьев, англичан; но мы, американцы, не знаем ее. Пирӗн унпа аптраса ларма вӑхӑт ҫук: пирӗн ӗҫ питӗ нумай. Нам некогда скучать: у нас слишком много дела. Эпӗ ҫапла шутлатӑп, ман шутӑм ҫакӑн пек (тӳрлетрӗ вӑл американецсем пек каланӑ малтанхи сӑмахне): вырӑс халӑхӗ те ҫавӑн пекех пулмалла: ман шутпа, ун аллинче те ӗҫ питӗ нумай. Я считаю, мне кажется (поправил он свой американизм), что и русский народ должен бы видеть себя в таком положении: по-моему, у него тоже слишком много дела на руках. Анчах, чӑнах та, эпӗ вырӑссем пачах та апла маррине куратӑп: вӗсем кичемлӗхпе супма юратарах параҫҫӗ. Но действительно, я вижу в русских совершенно противное: они очень расположены хандрить. Ҫак енчен илсе пӑхсан, вӗсемпе акӑлчансем те танлашаймаҫҫӗ. Сами англичане далеко не выдерживают сравнения с ними в этом.
Пӗтӗм Европа, ҫав шутрах пӗтӗм Россия та, тӗнчери чи кичем общество тесе шутлакан Англи обществи французсенчен мӗн чухлӗ кичемрех, вырӑс обществинчен ҫавӑн чухлӗ чӗрӗрех, уҫӑрах общество пулса тӑрать. Английское общество, ославленное на всю Европу, и в том числе на всю Россию, скучнейшим в мире, настолько же разговорчивее, живее, веселее русского, насколько уступает в этом французскому. Сирӗн ҫул-ҫӳревҫӗрсем вара сире Англи обществинчи кичемлӗх ҫинчен каласа кӑтартаҫҫӗ. И ваши путешественники говорят вам о скуке английского общества! Эпӗ ӑнланмастӑп: хӑйсен килӗнче мӗнлине кураҫҫӗ-и вӗсем? Я не понимаю, где ж у этих людей глаза на свое домашнее!
— Кичемлӗхпе супса, вырӑссем тӗрӗс тӑваҫҫӗ, — терӗ Катерина Васильевна, — мӗн ӗҫ пур-ха вӗсен? — вӗсен ним тумалли те ҫук; вӗсен аллисене усса лармалли ҫеҫ юлнӑ. — И русские правы, что хандрят, — сказала Катерина Васильевна, — какое ж у них дело? им нечего делать; они должны сидеть сложа руки. Ӗҫ тупса парӑр-ха акӑ, эпӗ ун чухне, тен, кичем пулнипе аптраман та пулӑттӑм. Укажите мне дело, и я, вероятно, не буду скучать.
— Эсир хӑвӑра валли ӗҫ тупасшӑн-и? — Вы хотите найти себе дело? О, кунта чарса тӑраканни ним те пулма пултараймасть; эсир пур енче те тӳрккеслӗх, тӗттӗмлӗх куратӑр, — сирӗн ҫӗршывӑрта, сирӗн тӑван ҫӗршывӑрта, — тӳрлетрӗ вӑл акӑлчансем пек каланӑ пирвайхи сӑмахне, — кун пек каланӑшӑн каҫарӑр мана, анчах эпӗ хам та кунта ҫуралса ӳснӗ, ӑна хам ҫӗршыв вырӑннех хуратӑп, ҫавӑнпа та тӳрех калатӑп, — тӗрӗксен тӳрккеслӗхне, тӗттӗмлӗхне, японецсен ним тума пултарайманлӑхне куратӑр. О, за этим не должно быть остановки; вы видите вокруг себя такое невежество, извините, что я так отзываюсь о вашей стране, о вашей родине, — поправил он свой англицизм, — но я сам в ней родился и вырос, считаю ее своею, потому не церемонюсь, — вы видите в ней турецкое невежество, японскую беспомощность. Сирӗн поэтӑр пек каласан, кураймастӑп эпӗ сирӗн тӑван ҫӗршывӑра, мӗншӗн тесен ӑна хам ҫӗршыва юратнӑ пекех юрататӑп. Я ненавижу вашу родину, потому что люблю ее, как свою, скажу я вам, подражая вашему поэту. Анчах унта ӗҫ нумай. Но в ней много дела.
— Ҫапла; анчах мӗн тума пултартӑр-ха пӗччен ҫын, уйрӑмах пӗччен хӗрарӑм? — Да; но один, а еще более одна, что может сделать?
— Анчах эсӗ ахаль лармастӑн вӗт-ха, Катя, — терӗ Полозов, — эпӗ сире ун вӑрттӑнлӑхне уҫса парӑп, Карл Яковлич. — Но ведь ты же делаешь, Катя, — сказал Полозов, — я вам выдам ее секрет, Карл Яковлич. Вӑл кичем пулнипе хӗрачасене вӗрентет, ун патӗнче кашни кунах вӗренекенӗсем пулаҫҫӗ, вӑл вара вӗсемпе вунӑ сехетрен пуҫласа пӗр сехетчен аппаланать, хӑш чухне тата нумайрах та. Она от скуки учит девочек, у нее каждый день бывают ее ученицы, и она возится с ними от десяти часов до часу, иногда больше.
Бьюмонт Катерина Васильевна ҫине ырӑ кӑмӑллӑн пӑхса илчӗ. Бьюмонт посмотрел на Катерину Васильевну с уважением:
— Вӑт ку пирӗнле пулать. — Вот это по-нашему. Америкӑри пек, — паллах, Америка тесе, кунта эпӗ ҫурҫӗрти ирӗклӗ штатсене ҫеҫ асӑнатӑп; кӑнтӑртисем тӗрлӗрен Мексикӑран та япӑхрах, Бразили пекех путсӗр (Бьюмонт пӗтӗм чун-чӗрипе аболиционист пулнӑ), — ку пирӗнле пулать; анчах, апла пулсан, мӗншӗн кичем-ха сире? По-американски, — конечно, под американцами я понимаю только северные, свободные штаты; южные хуже всякой Мексики, почти так же гадки, как Бразилия (Бьюмонт был яростный аболиционист), — это по-нашему; но в таком случае зачем же скучать?
— Ку чӑн-чӑн ӗҫ-им вара, m-r Бьюмонт? — Разве это серьезное дело, m-r Бьюмонт? Ку вӑл ӗҫсӗр аптранипе хӑтланни ҫеҫ, эпӗ ҫапла шутлатӑп; тен, эпӗ йӑнӑшатӑп пулӗ; тен, эсир мана материалистка тейӗр… Это не более как развлечение, так я думаю; может быть, я ошибаюсь; может быть, вы назовете меня материалисткою…
— Пӗтӗм тӗллеве те шухӑшӗ — доллар ҫинче ҫеҫ текен нацирен тухнӑ ҫынтан ҫавӑн пек ӳпкев кӗтетӗр-и эсир? — Вы ждете такого упрека от человека из нации, про которую все утверждают, что единственная цель и мысль ее — доллары?
— Эсир шӳтлетӗр, анчах эпӗ сире хам шухӑш-кӑмӑла калама чӑнах та шикленетӗп, — вӑл сире: халӑха вӗрентни усӑсӑр, тесе ӗнентерме тӑрӑшакан обскурантсем каланипе пӗр пек пулнӑн туйӑнма пултарать. — Вы шутите, но я серьезно боюсь, опасаюсь высказать вам мое мнение, — оно может казаться сходно с тем, что проповедуют обскуранты о бесполезности просвещения.
«Вӑн мӗнле! — шухӑшларӗ Бьюмонт, — нивушлӗ вӑл ҫаксене те пӗлет? — ку ӗнтӗ интереслӗ». «Вот как! — подумал Бьюмонт, — неужели она дошла до этого? это становится интересно». — Эпӗ хам обскурант, — терӗ вӑл, — эпӗ Кӑнтӑр штатсенчи хут пӗлмен, хура ӳтлӗ ҫынсем майлӑ, вӗсен вӗреннӗ хуҫисене хирӗҫ, — каҫарӑр, эпӗ Америкӑри хам курайман япала ҫинчен калаҫма пуҫларӑм. — Я сам обскурант, — сказал он, — я за безграмотных черных против цивилизованных владельцев их в южных штатах, — извините, я отвлекся моей американской ненавистью. Манӑн ҫав тери сирӗн шухӑш-кӑмӑлӑра пӗлес килет. Но мне очень любопытно услышать ваше мнение.
— Вӑл питӗ кичем, m-r Бьюмонт, анчах мана ун патне хамӑн пурнӑҫ илсе пычӗ. — Оно очень прозаично, m-r Бьюмонт, но меня привела к нему жизнь. Хам тӑвакан ӗҫ мана питӗ те ансӑр, пӗр енлӗ ҫеҫ пулнӑн туйӑнать, унӑн ҫав пӗртен-пӗр енӗ вара халӑха усӑ кӳрес тесе тӑрӑшакан ҫынсемшӗн ытла кирлех те мар. Мне кажется, дело, которым я занимаюсь, слишком одностороннее дело, и та сторона, на которую обращено оно, не первая сторона, на которую должны быть обращены заботы людей, желающих принести пользу народу. Эпӗ ҫапла шутлатӑп: ҫынсене ҫӑкӑр пар, — вулама вара вӗсем хӑйсемех вӗренӗҫ. Я думаю так: давайте людям хлеб, читать они выучатся и сами. Ӗҫе ҫӑкӑртан пуҫламалла, унсӑрӑн эпир вӑхӑта ахалех ҫухататпӑр. Начинать надобно с хлеба, иначе мы попусту истратим время.
— Апла пулсан, мӗншӗн ҫав пуҫлама кирлӗ япаларан тытӑнмастӑр-ха эсир? — терӗ Бьюмонт, халӗ ӗнтӗ хавхаланарах. — Почему ж вы не начинаете с того, с чего надобно начинать? — сказал Бьюмонт уже с некоторым одушевлением. — Ӑна тума май пур, пирӗн Америкӑра ун пек тунисене пӗлетӗп эпӗ. — Это можно, я знаю примеры, у нас, в Америке, — прибавил он.
— Эпӗ сире каларӑм ӗнтӗ: пӗччен мӗн пуҫласа яма пултарӑп эпӗ? — Я вам сказала: одна, что я могу начать? Ӑна мӗнле тытӑнмаллине те пӗлместӗп; пӗлсен те, ӑҫта-ха манӑн майсем? Я не знаю, как приняться; и если б знала, где у меня возможность? Хӗр пур ӗҫре те аллисене ҫыхнӑ пек туять. Девушка так связана во всем. Эпӗ хам пӳлӗмре ҫеҫ никама та пӑхӑнмастӑп. Я независима у себя в комнате. Анчах хам пӳлӗмре мӗн тума пултарӑп эпӗ? Но что я могу сделать у себя в комнате? Сӗтел ҫине кӗнеке хурса, вулама вӗрентме пултарӑп. Положить на стол книжку и учить читать. Пӗччен ӑҫта кайма пултарӑп эпӗ? Куда я могу идти одна? Кампа курса калаҫма пултарӑп эпӗ пӗччен? С кем я могу видеться одна? Мӗн тӑвӑп эпӗ хам пӗччен кӑна? Какое дело я могу делать одна?
— Эсӗ мана капла деспот пекех кӑтартатӑн, Катя, — терӗ ашшӗ. — Ты, кажется, выставляешь меня деспотом, Катя? — сказал отец. — Ху пӗрре вӗрентсе илнӗренпе ку ӗҫре эпӗ айӑплӑ мар ӗнтӗ. — Уж в этом-то я не повинен с тех пор, как ты меня так проучила.
— Атте, куншӑн манӑн пит хӗрелет, эпӗ ун чухне ача пулнӑ. — Папа, ведь я краснею этого, я тогда была ребенок. Ҫук, атте, эсир лайӑх, эсир тӑвӑрламастӑр, кансӗрлеместӗр. Нет, папа, вы хороши, вы не стесняете. Общество тӑвӑрлать. Стесняет общество. М-r Бьюмонт, Америкӑра хӗрсене пур ӗҫре те ирӗк параҫҫӗ тени тӗрӗс-и вӑл? Правда, m-r Бьюмонт, что девушка в Америке не так связана?
— Ҫапла, кунпа эпир мухтанма пултаратпӑр; паллах, пирӗн те пурне те тивӗҫлипе туман-ха, анчах та сирӗнпе, европеецсемпе, танлаштарма юрамасть. — Да, мы можем этим гордиться; конечно, и у нас далеко не то, чему следует быть; но все-таки какое сравнение с вами, европейцами. Пирӗн хӗрарӑмсен ирӗклӗхӗ ҫинчен сире каласа панисем пурте тӗрӗс вӗсем. Все, что рассказывают вам о свободе женщины у нас, правда.
— Атте, m-r Бьюмонт санран завода туянсан, атя Америкӑна каятпӑр, — терӗ шӳтлесе Катерина Васильевна, — эпӗ унта мӗн те пулин тӑвӑп. — Папа, поедем в Америку, когда m-r Бьюмонт купит у тебя завод, — сказала шутя Катерина Васильевна, — я там буду что-нибудь делать. Ах, мӗнле савӑннӑ пулӑттӑм эпӗ! Ах, как бы я была рада!
— Ӗҫ Петербургра та тупма пулать, — терӗ Бьюмонт. — Можно найти дело и в Петербурге, — сказал Бьюмонт.
— Калӑр, мӗнле ӗҫ? — Укажите, какое дело?
Бьюмонт ик-виҫ ҫекунд калама иккӗленсе ларчӗ. Бьюмонт две-три секунды колебался. «Анчах мӗншӗн килтӗм-ха эпӗ кунта? «Но зачем же я и приехал сюда? Кам урлӑ пӗлме пулать-ши?» — шухӑшларӗ вӑл. И через кого же лучше узнать?» — подумал он. — Эсир илтмен-и? — экономикӑлла наука юлашки вӑхӑтра шыраса тупнӑ принципсемпе ӗҫре усӑ курма пуҫланӑ: эсир ҫавсене пӗлетӗр-и? — Вы не слышали? — есть опыт применения к делу тех принципов, которые выработаны в последнее время экономическою наукою: вы знаете их?
— Пӗлетӗп, вуларӑм эпӗ ӑна; ку вӑл питӗ интереслӗ тата усӑллӑ пулмалла. — Да, я читала; это, должно быть, очень интересно и полезно. Ку ӗҫе хутшӑнма пултарӑп-ши эпӗ? И я могу принять в этом участие? Ӑҫта тупма пулать ӑна? Где же это найти?
— Ӑна Кирсанова госпожа пуҫласа янӑ. — Это основано госпожою Кирсановою.
— Кам вӑл?– Кто он? Ун упӑшки медик мар-и? Ее муж медик?
— Эсир ӑна пӗлетӗр-им? — Вы его знаете? Вӑл вара сире ҫав ӗҫ ҫинчен каларӗ те-и? И он не сказал вам об этом деле?
— Ку вӑл тахҫанах пулнӑ; ун чухне вӑл авланманччӗ те-ха; эпӗ йывӑр чирлесе ӳкнӗччӗ, — вӑл темиҫе хутчен килчӗ те мана ҫӑлса хӑварчӗ. — Это было давно, он тогда еще не был женат; я была очень больна, — он приезжал несколько раз и спас меня. Ах, мӗнле лайӑх ҫын вӑл! Ах, какой это человек! Арӑмӗ вара ун пек пур-и? Похожа на него она?
Анчах Кирсанов арӑмӗпе мӗнле паллашма пулать-ха? Но как же познакомиться с Кирсановою? Катерина Васильевнӑна Кирсанов арӑмӗ патне Бьюмонт илсе кайӗ-ши? Бьюмонт рекомендует Катерину Васильевну Кирсановой?
— Ҫук, Кирсановсем ун хушаматне те илтмен; анчах нимле рекомендаци те кирлӗ мар: Кирсанова хӑй ӗҫӗпе интересленекенсене, тен, хаваслансах кӗтсе илет пулӗ. — Нет, Кирсановы даже не слышали его фамилии; но никакой рекомендации не надобно: Кирсанова, наверное, будет рада встретить такое сочувствие. Адресне вара Кирсанов ӗҫленӗ ҫӗрте пӗлмелле. Адрес надобно узнать там, где служит Кирсанов.
